Начиная с 1665 года в документах его называют не иначе, как «граф д'Артаньян». Дюма ничего не выдумал. Д'Артаньян горделиво выставил на всеобщее обозрение герб, «разделенный на четыре поля: на первом и четвертом серебряном поле черный орел с распростертыми крыльями; на втором и третьем поле на красном фоне серебряный замок с двумя башнями по бокам, с наметом из серебра, все пустые поля красного цвета».
Разумеется, завистливые придворные подняли шум, утверждая, что он незаслуженно присвоил себе имя и титул, которые ему не принадлежали. Дальше хуже: после смерти д'Артаньяна претензии его семьи оспаривались через суд. Конечно, незаконность присвоения графского титула не вызывает сомнений. Если уж кто и мог претендовать на этот титул, так это не д'Артаньян, а его кузен Жозеф де Мон-тескью, которому принадлежали замок и земли д'Артанья-нов на берегах Адура.
Однако то, как бесцеремонно произошло это облагораживание позаимствованного имени, наводит на мысль, что гасконец никогда не позволил бы себе ничего подобного, если бы не был уверен в том, что король не станет возражать. Не будем забывать, что в это время только что были созданы «комиссии по выявлению узурпаторов дворянского звания» и что в провинциях интенданты немилосердно преследовали дворян, которые не могли доказать, что их благородное имя существует не менее ста лет. Но это еще не все. Когда в апреле 1667 года некоего господина де Бац д'Арман-тье побеспокоила одна из этих комиссий, оказалось достаточно, чтобы знаменитый капитан мушкетеров признал его своим родственником в присутствии французского посла в Англии г-на де Рювиньи, послужившего в данном случае свидетелем, чтобы все это неприятное генеалогическое расследование тотчас прекратилось.
А вот одна гасконская выходка, которая показывает ненасытное честолюбие терзаемого демоном гордыни потомка люпиакских купцов. В договоре об арендной плате, заключенном в замке Сент-Круа, д'Артаньян именует себя «кавалером королевских орденов», каковым он, конечно же, не являлся, ибо для того, чтобы носить голубую ленту кавалера ордена Св. Духа и Св. Михаила, нужно было принадлежать к очень древнему роду и представить канцлеру этих орденов доказательства высокородноеT своих предков.
Несомненно, именно к этому времени относится единственный известный нам портрет д'Артаньяна, помещенный на фронтисписе Мемуаров. Высокий лоб, выступающие скулы, лукавый взгляд, орлиный нос, маленький, но красиво очерченный рот, увенчанный двумя запятыми усов, — все это придает его лицу выражение насмешливости и открытости и вызывает симпатию с первого взгляда. Д'Артаньян носил собственные волосы, длинные и волнистые, которые на портрете ниспадают на кирасу тонкой чеканки. В целом портрет передает горделивый вид д'Артаньяна и позволяет представить себе его тело изящным, нервным и энергичным.
Итак, в 1667 году наш мушкетер производил впечатление человека, которого обычно называли «вельможей в случае», и вел достойный образ жизни, соответствующий его официальному положению.
В частности, он с показной пышностью обставил свой старый семейный дом, из которого г-жа д'Артаньян много лет назад сбежала и затворилась в своем имении Сент-Круа.
Этот дом, удобно расположенный между Лувром и казармой мушкетеров, представлял собой одно из тех богатых жилищ, которые до сих пор сохранились по левому берегу Сены. У него было преимущество: он выходил на реку, а в те времена большая часть парижских домов выходила в темные проулки и замусоренные тупики. Дом стоял на самом углу Паромной улицы и современной набережной Вольтера, которая в то время носила живописное название набережной Лягушачьего болота, поскольку на ней недалеко от парома, переправлявшего на другой берег, находились владения некоего г-на де Лабора де Лагренуйера. Эта набережная, которую замостили в 1669 году, служила местом разгрузки и хранения леса, сплавлявшегося по Сене. По ней вечно сновали торговцы со своими тележками и вязанками хвороста, носильщики со своими инструментами и в первую очередь целые орды лодочников, представлявших собой живописную пеструю толпу.
Дом д'Артаньяна был построен во времена правления Людовика XIII, в 1630-1635 годах, на землях Пре-о-Клер, которые ранее принадлежали королеве Маргарите Наваррской. Приблизительно в то же время на углу набережной и улицы Боне был построен соседний дом маркиза де Монка-врель, ставший впоследствии известным под названием дворец Мейи-Нель и частично сохранившийся до наших дней.
В те годы будущий дом мушкетера принадлежал мастеру-кровельщику по имени Пьер Юло, который вместе с остальным скудным наследством передал его своему сыну Николя. Д'Артаньян, несомненно, приобрел его в 1665 году, когда ему пришлось покинуть находившийся на другом берегу павильон Вольера. Историк Жан Иллере сообщает, что после его смерти дом перешел во владение Луи-Шарля де Мейи, чья семья занимала соседнее здание с 1666 года. В конце правления Людовика XIV дом стал собственностью Луи-Александра де Мейи, капитан-лейтенанта швейцарского жандармского полка. В 1715 году в нем с роскошью обосновался кардинал-архиепископ Реймсский Франсуа де Мейи. Последним известным хозяином дома был живший во время Революции физик Клод Шапп, изобретатель оптического телеграфа. От этого жилища до наших дней не осталось ничего, оно было снесено в 1881 году при расширении Паромной улицы.
По счастью, в Национальном архиве сохранилась инвентарная опись, дающая нам подробное описание дома. Здесь ничто не напоминало скромные башни Кастельмора или потертые штаны времен службы у Мазарини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74