Как-то он отреагирует? Не знаю, какие из этих фактов ему были известны, какие нет. Честно говоря, у меня душа не на месте. Боюсь, как бы эта информация не ударила по нему слишком сильно.
Он ведь ее любит. А почему версия Иоффе вам кажется безумной? – спросил Гущенко. – У нас проходили подобные дела. Подростки склонны объединяться в самые различные тайные союзы и творят самые дикие вещи.
– Конечно, творят! – вмешался в разговор Тимофей Гурьянов, шофер. – От них жди всего! Вот у нас тут…
И он начал рассказывать длинную, запутанную и страшную историю, произошедшую в Симферополе два года тому назад.
Ехали они с ветерком, по хорошей погоде.
Вернулись в Тополиное уже под вечер, посетив несколько мест. Везде они выясняли разные детали, интересующие Курского в контексте этого дела.
В Севастополе посетили библиотеку, где Кур ский взял несколько книг. Он также встретился с одним очень старым своим знакомым – знакомый был настолько стар, что обнаружить его можно было только в полутемной комнате, в глубоком кресле. Там этот старец читал пожелтевшие сборники одесских анекдотов и смеялся. Когда подъезжали к Тополиному, красота заката, ослепительная красота гор и моря – это все убило разговор.
Портвейн давно выветрился из голов, молодые парни подустали, им хотелось пива с сигаретами и домашнего уюта. Только старик оставался попрежнему бодр. Он попросил высадить его у моря.
– Окунусь… Закат, – пояснил он.
Он облюбовал этот маленький полукруглый пляж с большим камнем, торчащим из воды, словно слон. Оставшись один, он вошел в холодную вечернюю воду, отражающую великолепие заката, и поплыл. Вышел, растерся махровым полотенцем, проводил взглядом солнце и направился в «Грифон». Быстро темнело. Сияющие насекомые кружились у фонарей. Он не уверен был, что Иоффе придет. Ведь он сегодня, возможно, узнал нечто о своей возлюбленной, чего не знал прежде.
Но Иоффе уже ждал его в отдельном кабинете.
«Сидит пахан в отдельном кабинете…», – подумал Курский, входя.
Иоффе сидел один за накрытым столом, на котором стояла бутылка водки и щедрая закуска. Он был в аккуратном светло-сером пиджаке, в белой рубашке, в светлом нарядном галстуке. Седины, как всегда, тщательно причесаны. С первого взгляда казалось – все нормально.
«Он все это знал, конечно, – подумал Курский, садясь напротив. – Разведчик все же».
Но тут же с удивлением увидел, что лицо Иоффе залито слезами.
– Что-то случилось, Олег Борисович? – осторожно спросил Курский.
– Да, умер один человек. Сегодня, – ответил Иоффе медленным тонким голосом.
– Кто? – еще осторожнее спросил Курский.
– Я, – также тонко и протяжно ответил Иоффе.
Курский смутился – ситуация требовала, кажется, сердечности, эмпатии, а он чувствовал себя старым сухарем, способным разве что к устаревшим шуткам в псевдоанглийском духе.
– Почему вы умерли? – спросил он. Вопрос прозвучал так глупо, что это как-то разрядило ситуацию.
Иоффе потянулся к водке, налил себе полную рюмку, выпил. Курский вдруг понял, что это уже вторая бутылка и что полковник совершенно пьян.
– Потому что я сегодня предложил руку и сердце одной особе. И получил отказ, – ответил Иоффе.
Курский немного испугался, что полковник знает о том, что такое же предложение упомянутая особа сделала ему, Курскому. Все это пахло бредом.
Двусмысленность ситуации казалась нереальной, доходящей до идиотизма.
Курский заказал минеральную воду и овсянку.
Морская вода капала на его рубашку с волос.
– Я купался, – вежливо улыбнулся Курский. – Вода холодная, но очень приятная. Рекомендую.
Море смывает все.
– Я никогда не захожу в море, – ответил полковник.
– Смотреть на него люблю – и то не очень часто.
– У вас водобоязнь? – бестактно спросил Курский.
Полковник выпил еще рюмку и странным взглядом взглянул на старичка – очень пьяным и очень трезвым одновременно. Видимо, так работало в нем отчаяние.
– У меня нет водобоязни. Я боюсь, что ктонибудь увидит меня голым.
– Вы кажетесь себе некрасивым? «Я боюсь,что кто-нибудь увидит меня голым».
– Нет, я неплохо сложен, много занимался спортом. Хорошо выгляжу. Но у меня татуировка на груди и животе – я ее скрываю от людей. Ее.
– Как интересно! – воскликнул Курский с неподдельным любопытством. – И что же это за татуировка?
– Хотите, покажу? – пьяная улыбка исказила благородные черты полковника. – Ее людям показывать нельзя. Но вам-то можно.
Он дернул за узел светлого галстука, затем рывком сдернул его с шеи, затем стал пьяными руками расстегивать рубашку. Лицо его сделалось багровым.
Всю его грудь и живот занимала огромная татуировка – большая квадратная свастика, чрезвычайно тщательно и виртуозно вытатуированная.
Внутри она была сплетена из множества элементов: из колосьев, лент, из морских ракушек, корабельных канатов, из пальмовых и оливковых ветвей, из ожерелий, цепей, бамбуковых побегов…
Рисунок столь четкий, хороший и внятный, что каждый элемент свастики, несмотря на сложное сплетение, прочитывался мгновенно. В центре свастики виднелось изображение черепа. Видимо, череп утопленника, поскольку он весь был оплетен морскими водорослями, под черепом изображен фрагмент морского дна с рассыпанными старинными монетами и якорем.
– Она великолепна, – искренне произнес Курский. – Я вас поздравляю: очень красивая татуировка.
– Вы что, издеваетесь? Я ненавижу ее. Это она заставила меня… Я сделал это для нее.
– Для Лиды?
– Да. Таково было ее желание. Я исполнил ее требование, и вот она отвергла меня. Как я теперь избавлюсь от этого… клейма?
– Когда вы сделали татуировку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45