Легкий ветерок потрепал мои волосы и – странное дело! – мне показалось, будто я вновь ощущаю присутствие отца. Я оглянулась, ожидая снова увидеть его образ, как это уже было однажды, но ничего не произошло лишь сырость серой тряпкой висела в воздухе. Тем не менее я почувствовала, что больше не одинока.
Я заметила в траве гладкий плоский камень. Я подняла его и немного подержала в руке, потом, опустившись на колени возле могилы отца, торжественно поместила его у края недавно насыпанного холмика. Какая-то часть меня хотела возненавидеть его, даже наказать его за то, что он снова покинул меня, но я понимала, что никогда не смогу этого сделать. Независимо от того, каким он был отцом, Адмирал не заслужил безымянной могилы.
Подобрав другой камень, я установила его рядом с первым, таким своеобразным способом отдавая дань памяти так сделала бымоя мама, только вместо камня были бы фиалки.
Этим она убеждала бы себя в том, что он действительно погиб. Она была сильной женщиной – никогда не жаловалась на свое одиночество, никогда не перекладывала свою боль на других. В конце концов это и разрушило ее; она ничего больше не помнила – ни хорошего, ни плохого.
Потеря памяти была для нее тюрьмой, но тюрьмой спасительной; освобождение мог принести лишь недвусмысленный ответ на все мучительные вопросы, знание полной правды. А что дала бы матери эта правда? Одни страдания.
Я тоже сотворила для себя нечто вроде одиночной камеры. Я идеализировала Джесси Таггарта, считала его образцом, с которым сверяла все свои дальнейшие поступки. Я так и осталась той маленькой веснушчатой девочкой, которая сидела у окна и до бесконечности ждала, когда ее отец вернется домой. Убери из моей жизни это ожидание – и что бы в ней осталось? Я превратилась бы в ничто.
Бродя по кладбищу в поисках новых камней, я поняла, что характер мой необратимо изменился. Напряженные поиски отца не дали того благостного результата, на который я рассчитывала, но в какой-то момент своих злоключений я обрела веру в себя. Уже за одно это я должна быть благодарна отцу.
Раньше я думала, что без его любви жизнь моя рухнет, что без нее я просто не смогу быть самой собой, но теперь твердо знала, что тачасть жизни, которую я провела в ожидании, которую считала безвозвратно потерянной, – это тоже моя жизнь, это тоже мое богатство. Я научилась верить самой себе, а значит, научусь доверять и другим.
Я все приносила и приносила камни и, набрав их достаточно много, принялась выкладывать причудливое ожерелье вокруг его могилы. Устроив отцу это простое надгробие, я почувствовала себя внутренне чистой, легкой и свободной – впервые за столько лет ожидания и страданий.
Да, Адмирал был далеко не самым лучшим отцом, но я простила ему это, я поняла: он сделал для меня все, что мог. И даже если я никогда не узнаю, любил ли он меня, это уже не имеет значения: все равно до конца моих дней я буду любить его.
Поняв это, я почувствовала, как огромная тяжесть рухнула с моих плеч и блаженное чувство свободы легким теплым облачком опустилось на меня, согревая душу. Помечая могилу отца скромным узором из камней, я почувствовала себя достаточно сильной, чтобы навеки сохранить любовь.
Неспешно я положила на могилу последний камень и вспомнила эту же могилу, но безвестную, ничем не обозначенную – там, в будущем; тогда меня посетило видение моего отца. Могла ли я знать тогда, что буду присутствовать на похоронах отца в прошлом – и с нежностью сооружать на его могиле узор из камней?
Я простила его, и светлые слезы хлынули из моих глаз на свежевырытую землю; я захватила горстку этой земли, земли Арканзаса; струйки песка потекли у меня между пальцев. Отца уже не вернешь – мне и так невероятно повезло, что удалось хоть на мгновение увидеть его, – но можно, пока еще не поздно, разобраться с другой частью моего прошлого.
Я имела в виду то, что произошло между мной и Шиа.
Он был профессиональным игроком, добывая этим средства к существованию. Род своих занятий он не сумел скрыть от меня. Правду эту я впервые увидела в его глазах в тот момент, когда из укрытия мы наблюдали за полицией. Никогда не забуду его пристальный, затравленный взгляд, когда ему показалось, что я могу выдать его.
«Маленькая девочка» тогда страшно испугалась этого взгляда, но другая часть меня – та, что все это время оставалась взрослой, – знала, что я для Шиа много больше, чем просто алиби, что этот человек не сможет причинить мне вреда.
Настала пора маленькой девочке подрасти.
Отряхнув сухие листья с юбки, я встала, чтобы идти, и в этот момент поняла, что там, в будущем, стоя возле этой могилы, я была подобна любимым фиалкам моей матери, которые настолько нежны, что не терпят даже прямых солнечных лучей. Теперь, встав во весь рост, я бросила печальный взгляд на могилу и подняла руку к виску, посылая последний привет Адмиралу.
– До свидания, папа. Я всегда буду любить тебя.
* * *
Несколько часов спустя я сидела в приемной полицейского участка, сжимая между колен пакет с пожитками моего отца. Знакомая тень упала на пол передо мной, и я с удивлением подняла глаза.
– Вы доверяете мне, красавица?
Шиа склонился надо мной, его плечи, вся его поза выдавали большое напряжение. Исчезла непроницаемая маска профессионального картежника; его сощуренные глаза горели гневом.
– Я хочу попытаться выручить вас.
– Почему, черт побери, вы торчите здесь? – спросил он, пропустив мои слова мимо ушей. – Меня только что освободили, потому что один парень, шестерка Вилли, наделал в штаны и указал на Делателя Вдов как на убийцу Биггса. Дружки Вилли в полиции мигом сдали его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96