Ибо автор как раз стирает штампы и подрывает пропагандистские фикции: толстопузый дядя Сэм с сигарой, прилипшей к нижней губе (вариант антиамериканский, например, советский), — и молодой, подтянутый, с улыбкой во все тридцать два превосходных зуба атлет (вариант американский).Написанная изнутри, с позиций местного уроженца, которого подпирает не одно поколение американцев, книга в то же время отличается объективностью, а то и жесткостью взгляда на родной ландшафт. Так что, к слову, соотечественника-россиянина, помышляющего укорениться за океаном, она должна не столько воодушевить, сколько обескуражить. Карьеру он, не исключено, сделает, и даже состояние, при удаче, наживет, но при этом до конца дней своих останется чужаком в любой социальной и профессиональной среде. Ему это всегда дадут почувствовать, ибо Америка, вопреки фразе, далеко не подобна губке, которая с охотою и сразу же впитывает каждого и любого. Дети, особенно родившиеся здесь, а тем более внуки—дело другое. Они, наоборот, могут мыкаться и терпеть неудачи, но это уже «свои»; тревожное самоощущение людей, которые всегда и всюду в гостях, их преследовать не будет.Однако все это — и информационная насыщенность, и объективность — вопросы исследовательской добросовестности и интеллектуальной воспитанности. А главный интерес и достоинство книги заключены в том, что на первый взгляд может показаться—и я это в целях исключительно провокационных так было и представил — ее ущербом. А именно: в незавершенности, рассеянности, текучести того, что автор называет американской цивилизацией. «Американская традиция выросла из движения, а не из сидения на месте», — пишет М. Лернер, и можно, если хочется, видеть в этом суждении очередную банальность: о мобильности жителей Нового Света кто только не писал. Но речь-то, мне кажется, идет не только о физических перемещениях в пространстве, освоении новых земель и тому подобном, но и о неизбывном непокое души и сознания, о скрещении, без взаимного притяжения, разнонаправленных потоков.Американец, разумеется, высокомерен — не в каком-то бытовом, а в провиденциальном смысле: на берегу залива Чизапик высадились некогда люди, не просто бежавшие от нужды и религиозных притеснений, но вдохновлявшиеся мессианской верой в то, что удастся построить Град на Холме, откуда всему миру будут возвещены последние истины. Она, эта вера, и поныне не иссякла. Как пишет М. Лернер, «даже в периоды кризисов и стагнации большинство не отказывалось от привычного понимания Америки… как страны, где история является искусством возможного, но где возможности простираются гораздо шире, чем в других странах. Поэтому американский народ — прав он в этом или не прав — смотрит на свою родину как на образец, которому рано или поздно будет следовать весь остальной мир".При этом время от времени возникает настойчивое и небезопасное желание подстегнуть ход истории. В годы холодной войны нам постоянно твердили, что форпост мира — Советский Союз — мужественно противостоит имперским амбициям Америки, которой все не терпится перекроить весь мир на свой вкус и лад. Насчет миротворчества все понятно, однако же в большой лжи содержалось и зерно правды. Есть, есть они, эти амбиции. Иное дело, что любимый тезис пропаганды о трещине, якобы расколовшей «трудолюбивый и талантливый народ» с одной стороны, и воротил бизнеса и политики с другой — разумеется, совершенная чушь. Нет никакой трещины, власть и государство, при всем своем неизбежном эгоизме, опираются как раз на народную мифологию избранничества.При всем том американец-мессия это одновременно человек, которого всячески гложет, хоть и тайно, 'комплекс провинциальной неполноценности. Сто лет назад он остро выразился в писаниях Генри Джеймса: ему мучительно не хватало в Америке своих Кембриджа, Итона, Хэрроу, иначе говоря, длительной интеллектуальной традиции как основы вкуса и сколь-нибудь серьезного искусства. С тех пор Америка мощно выросла во всех направлениях, однако же старое чувство обделенности историей осталось, находя формы то умилительно-наивные, то просто комические. Помню, хоть лет двадцать пять, наверное, прошло, как по первом приезде в США меня повели посмотреть старую деревянную церковь, сохранившуюся с начальных пор Америки. Церковь как церковь, но хозяев ужасно огорчило и даже обидело то, что гостю не удалось в должной мере оценить ее возраста, старины — в собственных-то их глазах то был впечатляющий символ американской устойчивости. А вот свидетельство уже не личное, но, думаю, вполне заслуживающее доверия: портрет американца-туриста в исполнении известного английского путешественника и писателя венгерского происхождения Джорджа Микеша: "Нормальному американскому туристу повсюду мерещится Америка. Он постоянно находит забавные совпадения. Например, при взгляде на гору Сион такой турист восклицает: «Ой, посмотрите, ну это же вылитый Холм Зенит в Алабаме! Никто никогда не говорит, что это не так, или хотя бы, что гора Сион, конечно, похожа на Холм Зенит из Алабамы, но не совсем».Можно, разумеется, предположить, что это просто невежество или, скажем, привычное чванство, но мне-то в таких уподоблениях чудится некоторая простодушная обида на судьбу, которая обделила американцев собственными священными местами и руинами.Известное дело, американец — человек, сделавший себя сам. Оттого он гипертрофированно дорожит личной независимостью, не ищет протекции, не рассчитывает на стороннюю помощь. Он уважает закон, может, даже побаивается закона, но ничуть не поклоняется власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165