Маршрут он выбрал не самый близкий, но самый живописный, и по дороге много показывал и рассказывал.
— Вы, пожалуйста, устраивайтесь, отдохните с дороги. Можете пообедать — в гостинице вполне сносный ресторан. Я заеду за вами в половине седьмого. Поедем в наш Домский Собор. Там сегодня неплохой органный вечер. Потом съездим в одно местечко поужинать.
Поблагодарив Дубкевича, они поднялись в свой номер, оказавшийся без преувеличения полу люксом, до люкса не дотянувшим лишь размерами. Таня тут же помчалась в душ, а Павел включил кондиционер, блаженно растянулся на широкой кровати и тут же провалился в царство Морфея. Сюда они ехали, естественно, в двухместном купе, но Павел, вообще плохо спавший в поездах, совсем измучился от бессонницы и духоты и страшно хотел спать...
— Вставай, соня! — Таня трясла его за плечо. — Давай скоренько приведи себя в кондицию. Через десять минут Дубкевич приедет.
— А... а ты?
— Я уже во всеоружии. Пока ты тут почивать изволил, я успела пообедать, пройтись по ближайшим квартальчикам, попила кофейку в миленькой «еднице-кофейнице», заглянула в магазинчики, но не нашла ничего достойного внимания, кроме одной мелочишки.
— Какой?
— Вот мордочку сполоснешь, костюмчик наденешь — тогда и покажу.
Через три минуты, придирчиво рассмотрев Павла, запакованного в новый темно-синий костюм и блестящие черные полуботинки и благоухающего лосьоном «Уилкинсон», она вручила ему красиво обернутый пакетик, в котором оказался коричневый бумажник мягкой свиной кожи с золотым тиснением «RIGA». В бумажнике он обнаружил зеленую бумажку с овальным портретом Джорджа Вашингтона.
— Это что? — недоуменно спросил Павел.
— А то ты не знаешь? Сувенир — и на размножение.
— Откуда у тебя? — спросил он настороженным голосом советского человека, непривычного к валюте.
— От прошлогодней командировки остался. Потратить не успела.
Удовлетворенный ответом Павел положил бумажник в карман.
Домский орган оглушил Павла. Он не замечал величественного нефа собора, не слышал шуршания и покашливания публики, даже не ощущал рядом присутствия Тани. Полтора часа его как бы не было, была только музыка, квинтэссенция музыки, Песнь Величия, вобравшая в себя мир. Первая мысль пришла к нему уже на площади, и мысль была такая: как давно я не слушал настоящей музыки.
— Да, удачная программа, — светским тоном сказал Дубкевич. — Бах, Глюк, Гендель, Как правило, они стараются добавить что-то из современного. Но оно здесь не канает... я хотел сказать, не воспринимается. Не те Интерьеры.
— А ваше обещанное местечко далеко? — спросила Таня. — Конечно, хотелось бы пройтись по ночной Риге, но Павел сегодня не обедал.
Дальше пошли впечатления иного рода, но тоже отчасти эстетические. Старинными двориками Дубкевич вывел их к подозрительного вида сараю, где кавказский человек по имени Сергей Миронович, хищно улыбаясь, накормил их умопомрачительными шашлыками. Потом был сон без задних ног, прогулки по дневной и ночной Риге с заходами в особые уголки, недоступные обычным туристам...
На третий день, проводив их до гостиницы, Дубкевич сказал:
— Извините, друзья, завтра у меня начинается тяжелая неделя, поэтому с утра я отвезу вас в мое бунгало на побережье, а на уик-энде заеду, и тогда мы переберемся на хутор.
Выписываясь, Павел узнал, что их проживание уже оплачено.
— Нет, это уж слишком, нельзя так злоупотреблять чужим гостеприимством, — сказал Павел Тане. — Я непременно отдам ему деньги хотя бы за гостиницу.
— Попробуй, — спокойно ответила Таня. — Только он не возьмет. А если будешь настаивать, очень его обидишь. На самом деле он нам очень благодарен за то, что мы дали ему возможность проявить щедрость.
— Но почему он выбрал нас? Мы-то в состоянии и сами заплатить за все эти удовольствия. В отличие от большинства.
— Ах, ты ничего не понял! Большинство ему, как и всякому нормальному человеку, совершенно безразлично. Быть щедрым к безразличным тебе людям — это уже не радость души, а долг, чаще всего тягостный и надуманный. Это бремя.
Павел задумался. Наверное, Таня права.
Он не уставал восхищаться и удивляться ей и в Юрмале, где располагалось двухэтажное, утопающее в зелени «бунгало» Дубкевича. Как смело вбегала она в ледяную июньскую воду залива, как лихо, едва ли хуже Елки и всяко лучше Павла орудовала ракеткой на ровных ухоженных кортах. Один эпизод и вовсе потряс его: вечером на выходе из «Дзинтарс-Бара» к Тане стала клеиться троица хамоватых юнцов, и пока Павел соображал, что к чему, Таня уже успела наглухо вырубить всех троих. Дар речи он обрел только на полпути к дому:
— Как это ты? Что было?
— Да поучила маленько нахалов.
— Ничего себе маленько! Ты что, восточными единоборствами занималась?
— Было дело. Система «Джабраил».
— Что-то я про такую не слышал.
— Они тоже не слышали.
Остаток недели прошел без приключений. Потом приехал Дубкевич и повез их на хутор. Ехали они довольно долго, по шоссе, по ровным песчаным проселкам, снова по шоссе — мимо чистеньких рощиц без подлеска, холмов, поросших лещиной, живописных деревень и не столь живописных городков. Перекусить остановились в придорожном кафе, на которое жестом Ильича указывал стоящий у дороги деревянный леший.
— Правильной дорогой идете, товарищи! — прокомментировал Дубкевич.
Вторая сучковатая рука лешего была полусогнута, ладошка кокетливо растопырена, большой и указательный пальцы, вытянутые параллельно, показывали, очевидно, ту дозу, которую рекомендовалось в данном кафе принять в свое удовольствие. Доза получалась умеренная.
— Русский леший показал бы иначе, — заметила Таня и изобразила, выставив большой палец вверх и оттопырив мизинец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24