— Как думаешь, что покажет рентген? — спросил я как бы невзначай.Он пожал плечами, помычал, что-то прикидывая, и сказал:— Шансы равные. Может и так и этак обернуться.— О господи! — воскликнула Пенни и прижала пальцы к губам. — Я забыла помолиться за него.— Это ничего, — сказал я. — Не думай про это. Забудь, что я просил тебя. Только дай мне кусочек от твоего бифштекса. Маленький кусочек.Весь сигаретный дым летел мне прямо в лицо; с каждым вдохом я словно глотал серу.— Полегче, — сказала Пенни. — Этак ты весь мой завтрак съешь.— Ты так хорошо ко мне относишься, — сказал я. — Почему? — Я задал этот вопрос, чтобы выманить у нее признание.— Какой у вас теперь урок? — спросил Кеджерайз своим противным пустым голосом. Он тоже был с нами.— Латынь. А я и не открывал этот вонючий учебник. Где там! Всю ночь шлялся с отцом взад-вперед по Олтону.— То-то мисс Апплтон порадуется, — сказал Кеджерайз. Он завидовал моим способностям.— Ну, Колдуэллу она, небось, все простит, — сказала Пенни. Ей хотелось острить, а я этого не любил; не такая уж она была умная, и это ей не шло.— Странный разговор, — сказал я. — Что это значит?— А ты не замечал разве? — Ее зеленые глаза стали Совсем круглыми. — Твой отец и Эстер вечно любезничают в коридоре. Она от него без ума.— Да ты рехнулась, — сказал я. — У тебя просто помешательство на сексуальной почве.Я хотел пошутить, но, странное дело, она рассердилась:— А ты, значит, ничего не видишь, да, Питер? Спрятался в свою кожу, как в броню, и никого на свете не замечаешь?«Кожа»… От этого слова я вздрогнул; но я был уверен, что она ничего не знает про мою кожу. Лицо и руки у меня были чистые, а больше она ничего не видела. Я терзался и боялся ее любви; ведь если она меня любит, значит, в конце концов мы сблизимся и придет мучительный миг, когда я должен буду обнажить перед ней свое тело… «Прости меня, — вдруг застучало у меня в мозгу, — прости, прости».Джонни Дедмен, уязвленный тем, что на него не обращают внимания — в конце концов должны же младшие ценить, что он, старшеклассник, снисходит до них, — стасовал свою похабную колоду и притворно хихикнул.— А вот картинка, умрешь, — сказал он. — Четверка стерв. То бишь черв. Женщина с быком.Майнор бросился к нашему столу. Его лысина сверкала яростью, и ярость струилась из раздувавшихся ноздрей.— Пр-р-о-чь! — зарычал он. — Убери! И не смей больше с этой дрянью сюда показываться.Дедмен поднял голову, взглянул на него, помаргивая длинными загнутыми ресницами невинно и выжидающе. Потом процедил сквозь зубы:— Шел бы лучше конину свою рубить.Мисс Апплтон едва переводила дух — видно, ей нелегко было сюда взобраться.— Питер, переведи, — сказала она и прочитала, безупречно произнося долгие и краткие гласные: Dixit, et avertens rosea cervice rsfulsit,ambrosiaeque comae divinum vertice odoremspiravere, pedes vestis defluxit ad inios,et vera incessu patuit dea Молвила и, обретясь, проблистала выей румяной;И, как амброзия, дух божественный пролили косыС темени; пали струей до самых ног одеянья;В поступи явно сказалась богиня. Вергилий, «Энеида», перевод В.Брюсова и С.Соловьева.

Она выговаривала эти звонкие слова с латинским выражением лица: углы губ сурово опущены, брови подняты и неподвижны, на щеках — возвышенная бледность. А на уроке французского языка лицо у нее бывало совсем другое: щеки как яблоки, брови вздрагивают, губы сморщены, углы рта задорно подергиваются.— Она сказала… — начал я.— Молвила. Она молвила так, — поправила мисс Апплтон.— Она молвила и… и… покраснела.— Что у нее покраснело? Не лицо. Только cervice.— Она молвила и, повернув свое… э-э… розовое чрево. — Смех в классе. Я смутился.— Нет! Cervice, cervice. Шею.— Она молвила и, поворачивая…— Повернувшись.— Она молвила, повернувшись, и ее розовая шея сверкнула.— Очень хорошо.— И… и… coma, coma — ком?— Волосы, Питер, волосы.— И… э… повернувшись опять…— Ну нет, мальчик мой, неправильно. Vertice здесь существительное, vertex, verticis. Вихрь. Вихрь, круговорот, корона волос, каких волос? Где определение?— Как амброзия.— Правильно, подобных амброзии, что в сущности значит — бессмертных. Амброзия чаще всего означала пищу богов, и слово дошло до нас в этом наиболее употребительном значении — сладкий напиток, нектар. Но боги, кроме того, пользовались амброзией как благовонием. — Мисс Апплтон говорила о богах уверенно, со знанием дела.— И ее вихрь, путаница…— Корона , Питер. Волосы у богов никогда не бывают спутаны.— И корона ее подобных амброзии волос распространяла божественный запах.— Так. Хорошо. Только лучше скажем не запах, а аромат. Запах — слишком грубо.— Божественный аромат… ее покровы, ее одежды…— Да, ее ниспадающие одежды. Все богини, кроме Дианы, носили свободные, ниспадающие одежды. Диана, божественная охотница, носила, конечно, более удобную тунику и, пожалуй, поножи, вероятно, из темно-зеленой или коричневой материи, как мое платье. Ее одежды упали…— Я не понимаю ad imos.— Imus — очень архаичное слово. Это превосходная степень от inferus, нижний. Ad imos — до самого низа. Здесь, буквально — до самого конца ее ног, что в переводе звучит не очень вразумительно. Слово использовано для эмфазы: поэт поражен. Чтобы передать это, можно найти некоторые варианты, скажем так: «Одежды упали к самым ее ногам». Смысл же — совершенно. Она была совершенно обнажена. Продолжай, Питер. Не теряй времени.— Вниз к ее ногам и действительно открыли…— Была открыта, обнажена, явилась взору, как vera. Vera dea.— Истинная богиня…— Правильно. А как связано с предложением incessu?— Не знаю.— Питер, право, это досадно. Ведь ты же будешь учиться в колледже. Incessu — значит «идя», «ступая». Поступью она была истинная богиня. Поступь здесь надо понимать как манеру держаться, как стиль;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87