— И он замолчал.Слышнее стало тиканье старинных часов.Елена Михайловна задумчиво произнесла:— В Гималаях? Говорят, там в Шамбале живут по нескольку столетий. Я бы нашла ее на любой высоте, лишь бы тебя дождаться…— А я? — неожиданно вставила Надя. — Мне тоже пойти с вами? Ведь никого из людей, замороженных сто лет назад в жидком азоте в надежде на достижения грядущей медицины, так и не удалось оживить. А там в горах, в розовом тумане…Но захочет ли Никита смотреть еще на одну старушку?— Боюсь, что космический масштаб времени перекроет даже возможности сказочной Шамбалы! Увы, жизнь — не сказка. Прожитые дни не растянуть на целое тысячелетие. А дать погибнуть в космосе людям, ждущим нашей помощи, мы, спасатели, не можем, не имеем права, пусть даже ни у кого из нас не останется надежды…— И у тебя? — со скрытым смыслом спросила Надя.— И у меня тоже, конечно, не останется никакой надежды, — хрипло произнес Никита.— А я? Разве я перестала быть Надеждой? — спросила девушка, заглядывая в глаза Никите.Елена Михайловна удивленно посмотрела на нее.Никита через силу улыбнулся.— Ты останешься надеждой своего замечательного деда и оправдаешь общие как одаренный математик.— Как? Как ты сказал? Математик?— Ну да, математик!— А разве математики не нужны в космическом рейсе?Никита развел руками:— Надя, милая моя! Наш экипаж давно укомплектован. И только что в полном составе поклялся выполнить свой долг. Звездолет рассчитан только на спасателей и спасенных и больше ни грамма не возьмет!С болью в сердце видел Никита, как Надя изменилась в лице.Бережной и Генри Гри, свесив ноги, сидели на обрыве. С тонкой березы, растущей чуть ниже, свешивались листья и сережки. Генри Гри дотянулся до ближней ветки, пригнул ее к себе и прикрыл листвой, как вуалью, лицо.— Скажи, Бережной, — не без лукавства спросил он. — Как ты мог додуматься до моей тайны?Бережной прищурился:— Э, дружище! Не такой уж труд! Детектива не треба. Чуть пристальнее надо приглядываться к мелочам. Давно стали женщины брюки носить, да не так носят, не по-мужицки! Хоть и в штанах, да не тот мах!— Жаль, не было раньше разговора, не научил, как надо.— Разговора не было, потому что тайну твою я не собирался разглашать. Как-никак, третий член экипажа представляет целый континент. Уйму конкурсов там прошел, коварные тесты преодолевал. Как никто другой! Каскадер к тому же. И еще знаменитым математиком признан. Потому и оказался первым американским претендентом на место в экипаже звездных спасателей.— Да, это так, командир. Требовалось много труда, усилий, старательств.— Стараний, — поправил Бережной.— Конечно, старании. А потом любви, командир…— Какой любви?— Обыкновенной, когда говорят люблю… как это… по-русски… Любовь…— Давай, вставай, грести будем! — послышался почти рядом мальчишеский голос.— Подожди. Не слышишь, что ли, там влюбленные.Бережной увидел внизу тихо плывущую по течению лодку, а в ней двух лежащих на дне мальчуганов.— Как они меня узнали? — прошептал американский звездонавт.— Они не видели, только слышали мужской и женский голоса. Еще одна неучтенная Генри Гри мелочь.— Бывают, и у мужчин высокие голоса.— Бывают, бывают. Правда, я угадал не только по голосу, но для надежности помалкивал, хоть и не все понимал.— Как тебе объяснить, командир? Это немножко иной мир — Америка. Другие традиции. Чужой для вас уклад жизни. Там каждый сам по себе. И, несмотря на процветание нации, у нас все еще, к несчастью, есть обездоленные. Они нуждаются в сочувствии, сострадании, помощи. И за них надо было бороться в самом Капитолии… Вот почему требовалось занять сенаторское кресло. У тебя появляется понимание, командир?— Как тебе сказать? Немного, пожалуй, не хватает. Одно только уяснил. Нельзя тебя до старта выдавать. В полете все быстро бы выяснилось.— Конечно! Еще как выяснилось бы!— Чему радуешься? Воображаешь, какие у Никиты глаза выкатились бы?— Очень хочу представить такое. Спасибо за сохранение такой тайны. Но это только ее половина.— А вторая половина — как оплошали ваши медицинские комиссии?— Вовсе нет! Туда проникли наши врачи, члены Союза обездоленных. Они знали, что так надо.— Что так надо?— Надо, чтобы председатель Союза обездоленных Генри Гри вернулся из спасательного звездного рейса национальным или даже всепланетным героем.— Героем или героиней?— Пускай героиней! Однако в полет должен был отправляться обязательно мистер Генри Гри, который дважды уступал в предвыборной борьбе за сенаторское кресло в штате Алабама Джесси Грегори. Республиканцы уже считают это место своим! Тогда-то Генри Гри и начал свою подготовку. После четырех лет полета он вернулся бы на гребне небывалой популярности, которой только помог бы романтический маскарад Генриэтты. За это можно рисковать жизнью, командир, — я имею в виду не только трех звездолетчиков в космосе, но и три миллиона обездоленных на Земле. Как ты думаешь, командир, какая цифра, какая задача больше?— Ну, парень!.. То есть Генри… тьфу!.. Генриэтта! Скажи сначала, зачем тебе вообще понадобился этот маскарад?— Э-э, командир! На Капитолии редкость женщина-сенатор. Королевы правили, но не в Америке! И Союз обездоленных решил добиваться кресла для своего председателя Генри Гри. Ковбой и ученый! Каскадер и поэт! К тому же «свой парень»! О'кэй!— О'кэй, о'кэй, парень что надо! Видел я твои киноподвиги! Прыгнуть на автомобиле с моста на идущий под ним поезд, промчаться в авто по крышам вагонов и локомотива, потом слететь на том же каре по ходу вперед на железнодорожные пути и скакать на шинах по шпалам впереди поезда — это, брат, трюк небывалый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33