День двести семьдесят восьмой. Сегодня я дежурный по Мирному. Сейчас уже одиннадцать вечера, сижу в пустой кают-компании. В углу ребята режутся в домино. На «улице», как и обычно, воет пурга.
Уже давно ничего толком не писал, все некогда и какая-то странная апатия. По вечерам собираемся, шутим, смеёмся, но каждый чувствует упадок сил. Заставляем себя только честно делать то, что должны, но для себя не хочется пошевелить даже пальцем. Самый приятный разговор у нас сейчас — это, конечно, о прибытии теплоходов. До выхода «Оби» в Мирный осталось ровно три месяца. Это так мало. А с другой стороны, это сто с лишним дней, причём самых напряжённых…
Единственное, что сейчас чувствуется, — все становятся несколько осторожнее.
Вчера все простудились. Грипп, наверное: насморк, сильно болит голова. После обеда Андрей ушёл в поход, а мы даже не проводили поезд, такая слабость. Сидели дома, слышали, 'как урчат машины, и не вышли. Это поход на сотый километр. Поезд повезёт туда трое гружёных саней с соляром. От исхода его многое зависит, это один из самых тяжёлых участков.
Сегодня к вечеру снова задуло. Сильный ветер и позёмка. Поезд подошёл к буровой, что в семи километрах от Мирного, и там заночует. Идут тяжело, каждые сани тянут две машины.
Уже два часа ночи, глаза слипаются, болит голова, но надо убрать кают-компанию и идти в пургу в обход посёлка. Через крышу засыпанного домика слышу её надоевший вой.
День двести семьдесят девятый. Отсыпался и доделывал переключатель для косы. Теперь она полностью готова к походу.
Во второй половине дня пошли к пингвинам. О них можно писать целую книгу. Птенцы стали уже большие. Слово «птенец» не подходит к пингвиненку. Это маленькая серенькая матрёшка, важно переваливающаяся на невидимых ножках. Птенчикам очень холодно, многие гак дрожат, что жалко на них смотреть. Некоторые находятся под «крылышком» флегматичных мам, — но большинство в «детских садах». Это большие скопления пингвинят, где малыши стоят, плотно прижавшись друг к другу и спрятав головки. По-видимому, их клювики очень мёрзнут. Хуже всех достаётся новеньким. Когда новенький малыш приходит в «садик», он видит только сплошную стену сереньких спинок и долго тычется в них, пока не спрячет в какую-нибудь щёлочку свою головку. Этого ему достаточно, и он успокаивается.
Те «пини», которые с мамами, в «садик» не ходят, они важно стоят с пингвинихами и прижимаются к ним. Иногда они начинают кричать и капризничать. Тогда мама открывает рот, и ребёнок достаёт из него, что надо.
Характеры у взрослых пингвинов очень разные, как у людей. Одни — семьянины. У таких папы и мамы не только свой малыш, но ещё и два-три приёмных, и семейка, весело гогоча, гуляет по льду. Другие мамы любят только своего и зло клюют всякого малыша, который по своим делам проходит мимо её любимого отпрыска.
Сегодня мы завоевали расположение пингвиньего общества. Спасли несколько десятков заблудившихся и примёрзших ко льду птенцов и принесли их в «детский сад».
День двести девяностый. Неделю назад вышел в поход на Комсомольскую, Восток и далее к Южному полюсу санно-транспортный поезд. Он доставит на Комсомольскую горючее, что даст возможность «Харьковчанкам» и другим тягачам двинуться дальше. Сегодня поезд достиг триста сорокового километра.
День двести девяносто пятый. Вчера наконец летали на шельфовый ледник Шеклтона и остров Милл. Нужно было найти места, где мы прошлой осенью поставили вешки, и, измерив их новую высоту над поверхностью снега, узнать, сколько снега выпало за зиму. Встали в четыре утра и вернулись лишь в семь вечера. В полёте были 13 часов, сделали восемь посадок. В полёте все время была болтанка, бешеные развороты над самой землёй в поисках вешек. К удивлению, нашли почти все точки, а ведь они отмечены были нами только бамбуковыми шестами. В полёте почувствовали — летать больше не хочется, пора приходить теплоходу. Главная мечта всех, молчаливая, никому не высказываемая, — дожить до судна.
Если раньше, ещё в Дакаре, мы думали, как далеко от Родины занесла нас судьба, то сейчас нам представляется домом даже судно в Мирном.
На небо тошно смотреть. Чужое небо, чужие звезды. Как соскучились мы по Большой Медведице и Полярной звезде!
Сегодня с утра занимался инвентаризацией, после обеда ездили на морену, снял размеры гроба Валерки для саркофага. Потом писал радиограмму домой. Чувствуется, что там тоже уже ждут.
День триста первый. Последние дни готовимся к отлёту на Комсомольскую. Настроение в общем не боевое. Слишком мало осталось «до конца войны». Сегодня жители американской станции Мак-Мердо прощались с нами, для них уже окончилась зимовка, а нам предстоит ещё работа на куполе.
Сегодня прекрасная погода. Первую половину дня занимался подготовкой к отлёту. После обеда готовил могилу для Валерия. Его надо похоронить до отлёта. При въезде на остров-кладбище наш вездеход провалился в трещину припая, но мы его вытащили.
День триста второй. По-прежнему прекрасная погода. Солнце, тепло. В первую половину дня «похоронили» Валерку на острове Ходли. Сделали на одной из террас скалы деревянный помост, поставили на него гроб и дали три залпа из винтовок. Прилетел Федя на «Аннушке» и, уворачиваясь от пуль залпа, сделал последние круги прощания. Теперь нам надо накрыть гроб саркофагом и поставить мемориальную плиту, которую прекрасно сделал наш механик Наум Савельевич Блох из мраморной доски умывальника. В обед устроили поминки.
День триста третий. Сегодня нас после обеда отправили стрелять тюленей на корм собакам. В пути пару раз объезжали широкие трещины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56