— В лагере «4600».
На другой день утром мы отправляемся в путь. Николай Петрович и Дудин провожают нас по берегу Танымаса до переправы. Мы переходим бурлящий поток по перекинутому через него бревну и поднимаемся на морену. Базовый лагерь остаётся позади. Хаотическое, бессмысленное нагромождение серых ледяных бугров, покрытых галькой и камнями. Местами крутые срезы обнажённого льда уходят вниз на 50 — 60 метров. Внизу маленькие грязные озерки. Гнетущий своим однообразием и безобразием ландшафт. Едва заметная тропа, отмеченная небольшими турами, вьётся между буграми. Вверх, вниз, вверх, вниз, — иногда по самому краю крутых срезов. Тяжело навьюченные лошади с трудом идут по тропе. Их ноги у бабок сбиты, и следы крови остаются на камнях. Гальки и камни часто скользят на льду. Тогда у лошадей разъезжаются ноги, и они падают. Мы идём за караваном. Идём молча, внимательно глядя себе под ноги, выбирая место для каждого шага. Идём, упорно преодолевая сопротивление морены. Впереди маячит высокая гора с характерной, плоской, как бы срезанной вершиной. Мы знаем, что она стоит у впадения в ледник Федченко ледника Бивачного. У её подножья мы будем ночевать и завтра свернём на Би — вачный. До горы как будто рукой подать. Но мы идём час, другой, третий — расстояние не сокращается. Да и высокие хребты, окаймляющие ледник, словно движутся вместе с караваном: за полдня пути пейзаж почти не меняется. По обе стороны от нас все те же скалы, обрывы, снежные сбросы. Мы (начинаем чувствовать усталость — скорее психическую, чем физическую. Внимание слабеет, трикони все чаще задевают за камни, нога подвёртывается. Мы пересекаем ледник наискось к его правому краю, хотя Бивачный впадает в Федченко слева. Но на правой части глетчера в морену врезается клин открытого льда. Мы переходим на лёд, и сразу становится легче передвигаться. Все трещины открыты и их нетрудно обойти. Ручьи талой воды с шумом текут по глетчеру, исчезая в узких, голубых ледяных колодцах. Далеко впереди из-за поворота ледника видны гигантские фирновые поля его верховья и белоснежный массив Шпоры. Наконец мы поравнялись с горой у устья Бивачного. Мы снова пересекаем ледник, выходим к его борту и на маленькой скалистой площадке останавливаемся на ночлег. Пока караванщики развьючивают лошадей, мы с Шияновым проходим немного дальше вперёд, до поворота на Бивачный. Перед нами — тот же унылый моренный пейзаж, грандиозный хаос серых ледяных бугров, крутые ледяные срезы, грязные озерки. Скалы на левом берегу ледника сильно выветрены. Они образуют целую каменную армию «монашек», больших остроконечных столбов, стоящих правильными рядами. Но в верхней части ледника Бивачного картина сразу меняется. Ледник слева окаймлён грядой высоких снежных пиков. Они выстроились одна за другой, словно наряд караула, охраняющего вход в самое сердце неисследованной области, в самую глубину горного узла Западного Памира. Мы раскладываем на плоском камне карту, ориентируем её и начинаем определять: широкий, ближе других к нам стоящий массив светлорозового камня, увенчанный фирновой макушкой, — пик Реввоенсовета, 6330 метров , за ним — чёрная отвесная стена, вздыбленная в давней космической катастрофе, — пик Ворошилова, 6660 метров , вдали — ровный скалистый конус со снежной вершиной, похожей на сахарную голову, — пик Орджоникидзе, 6330 метров. За пиком Орджоникидзе мы различаем ещё одну вершину. Она почти закрыта своим соседом и кажется гораздо ниже его. Видна только часть широкого снежного шатра. Мы сверяемся с картой. Сверяемся дважды, трижды, боясь ошибиться. Сомнений нет — это пик Сталина, высочайшая вершина СССР, одна из высочайших вершин мира — 7 495 метров. К нему лежит наш путь. К нему и… на него. Мы долго смотрим на пик Сталина в бинокль. Теперь, когда мы проникли в глубь горного узла Западного Памира, подошли к самому стыку хребтов Петра I и Академии наук, когда мы увидали величественную свиту пика Сталина, нам становится понятным, почему так долго эта область оставалась на карте белым пятном, почему лишь совсем недавно была обнаружена самая высокая вершина Советского союза. Ни один европеец не проникал сюда до революции. Русские учёные и исследователи не обладали нужными для этого альпинистическими навыками и техникой, иностранным альпинистам доступ на Памир был закрыт царским правительством, опасавшимся шпионажа. Между тем таинственный западный «край» Памирского нагорья, страна, расцвеченная легендами дарвазских таджиков, влекла к себе исследователей и путешественников. Легенды говорили о набегах алайских киргизов на цветущие долины Ванча. Киргизы приходили с востока, через перевал Кашал-Аяк. Потом горные духи набросали на перевал скалы и ледяные глыбы и сделали его неприступным. Легенды находили неожиданное подтверждение: в долинах Ванча были собаки киргизской породы. И на картах Западного Памира, на белом пятне, появилась надпись: «Перевал Кашал-Аяк». Но никто не знал, существует ли перевал на самом деле, и поэтому после надписи на картах стоял большой вопроситель — ный знак. С запада, со стороны Дарваза, виднелись далёкие снежные вершины: самую высокую из них таджики называли «Гармо». Наконец в 1913 году экспедиция германско-австрийского альпинистического клуба во главе с известным альпинистом Рикмер-Рикмерсом получила разрешение подойти с запада к западному краю Памирского нагорья. Рикмер — Рикмерс решил исследовать район пика Гармо. Он пытался проникнуть туда от кишлака Пашимгар, по долине реки Гармо. Он натолкнулся на пассивное, но почти непреодолимое сопротивление таджиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54