Грузины вселились совместно с огромной бутылью в плетеной корзине, литров на десять, наполненной грузинской чачей, по сравнению с которой русская самогонка – невинный напиток.
Кроме того, в грузинскую коллекцию входила вместительная сумка первоклассного чая с личных плантаций и чемодан отборных фруктов.
Читающий, небось думает: «Опять дуракам повезло!»
Отвечаю – на этот раз повезло грузинам, а мы были просто дураками, которым не очень повезло.
Мы не располагали даже проходной комнатой.
Везде были грузины!
И не только наши. На бутыль с чачей и фирменный чай слетелись все торгующие грузины Советского Союза.
Наша главная комната превратилась в чайхану, где не возбраняется распивать крепкие спиртные напитки.
Функционировало заведение круглосуточно без расписания.
Целый вечер, с захватом доброй половины ночи, приходили и уходили грузины различного возраста и вида.
Пили чачу и чай, готовили и ели острые грузинские блюда, громко разговаривали по-грузински и также громко ругались матом по-русски.
Иногда далеко за одиннадцать молодые звонкие голоса затягивали трогательную грузинскую народную мелодию.
Если кто-нибудь из соседей приходил узнать, в чём дело и когда, наконец, будет порядок, его встречали, как дорогого гостя, усаживали за стол, и через короткое время после знакомства с чачей он забывал, зачем приходил, и вскоре в грузинские мелодии врывались белорусские рулады.
Трезвенник Виталий, чтобы не обидеть квартирантов, уступал просьбам выпить, делал круглые глаза и с ужасом опрокидывал в себя полстакана огненной жидкости, после чего у него на лице застывала полуидиотская-полувежливая улыбочка, с которой он засыпал где-нибудь в уголочке до утра, когда ему надо было на работу.
Я, не раздеваясь, дремала в комнате, которую мы сдали грузинам.
Утром, наоравшиеся и напившиеся грузины засыпали кто где.
Мы ходили сонные, смущённые и не знали, что делать, считая неудобным прервать контракт, а точнее выгнать квартирантов.
Весёлая жизнь длилась целый месяц, и мы получили за всё это шестьдесят рублей, полсумки грузинского чая и впечатляющие воспоминания.
По сравнению с ними, (грузинами) вернувшиеся домой дети, казались нам тихими воробышками, а семейная жизнь сплошным праздником.
Как раз в это время мои вездесущие пациенты доставили мне волнующую весть, что через день коньяк должен подорожать в два раза! Я показала себя зрелым бизнесменом, и закупила у моей пациентки-продавщицы на все шестьдесят рублей пяти-звездного коньяка.
Слухи, конечно, оправдались.
Благодаря тому, что за месяц Виталий не успел полюбить чачу, а наоборот испытывал отвращение ко всему спиртному, я успешно вернула коньяк в магазин, но уже в два раза дороже!
Таким образом грузинский капитал удвоился и вместо пылесоса мы купили… холодильник Минск-2, на который ждали очереди по записи и как раз получили уведомление, что подошла наша очередь. (Что бы мы делали без такой удачной грузинско-коньячной авантюры?!!)
Последующие 15 лет пользования холодильником, я с нежностью вспоминала весёлых грузин, считавших, что евреи не самые худшие на этом свете.
Вопрос с пылесосом был отложен на неопределённый срок, но новых экспериментов со сдачей квартиры мы уже не проводили.
Но до того как мы стали обладателями описываемых хором, а тем более попробовали сдавать внаём жильё, мы ещё долгое время были бедными квартирантами.
Наше хождение и заглядывание в калитки с вымученными «приятными» улыбками не давали результатов.
Мы приуныли, наш неувядаемый беспочвенный оптимизм заметно убывал. Когда дело дошло до 31 августа, то есть на следующий день мне предстояло идти в институт, а ему на работу, мы больше не веселились, а улыбку натягивали на лица, как узкое платье на мокрое тело, и трудно было бы назвать её приятной.
Однако, когда мы окончательно разучились улыбаться, то счастье само, наконец, улыбнулось нам!
«Улыбка счастья» предстала нам в виде хмурой, неприветливой, неряшливой старухи, которая пригласила нас в дом.
Дом находился на Гоголевском переулке, выглядел кокетливо, с цветами в палисаднике и выходом в небольшой уютный внутренний дворик.
Внутри домика кокетливость и уют исчезали, уступая место неряшеству и неприветливости, напоминавшим облик хозяйки.
То что она нам предложила нельзя было назвать ни комнатой, ни коридором, это был какой-то аппендикулярный закоулок между комнатой и кухней, без окон и дверей.
Но на этом маленьком пространстве уместился полутора спальный пружинный матрац на ножках (в хорошем состоянии), сев на который для пробы, мы уже были не в состоянии встать с него.
Другой мебели в закоулке, который сдавался по разряду проходной комнаты, не имелось.
Но хозяйка обещала «усилить» меблировку, то есть втиснуть около матраса тумбочку и стул, при этом она нам словоохотливо, хоть и хмуро объяснила, что второй стул нам совсем ни к чему, так как один из нас может сидеть на «диване».
Мы дружно кивали головами и на всё соглашались.
Последний день августа был в Минске жарким.
Мы целый день «совались» в чужие калитки, одевая и снимая просительно кисло-сладкие улыбочки и выставляя свои кандидатуры на роль квартирантов, и целый день получали в ответ периодически вежливые, насмешливые, подозрительно-злобные иногда сочувственные и прочие – НЕТ.
Нередко отказы сопровождались злобным лаем разномастных собак, начиная грозными овчарками и кончая наглыми болонками с занавешенными глазами.
Мы были уставшими, потными, целый день не ели, хотя имели в сумке белый батон и начавшее таять сливочное масло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91