..
Томас. Они написали, что едут сюда, поскольку тут вместе с ними жил Йоханнес?
Йозеф. Это Регина писала, но я убежден: под его диктовку. Иначе ведь глупо давать мне в руки оружие: выходит, она все время меня обманывала! Чтобы остаться подле Йоханнеса! Ты можешь это понять?!
Томас. Да.
Йозеф. Можешь?! Ну да, вы все такие: лишь бы идея была сумасбродной, тогда вам перед ней не устоять!
Томас. Здесь я могу представить себе мотив. Нечто вроде ностальгии.
Йозеф. О, она, поди, тоже что-то себе "представляла": ведь все это наверняка вранье! Холодная, целомудренная Регина - вот где преступление, вот где начинается непонятное. Годами хранить живую память о покойнике, вопреки... у нас же был счастливый брак! Ну хорошо, с этим бы еще кое-как можно примириться, хоть это и взбалмошность; тут даже есть благородство, конечно весьма и весьма взбалмошное. Ну сам подумай: верность? Это же ненормально! Да и насквозь фальшиво! А тем паче скабрезности, так сказать жертвоприношения усопшему? По сути, беспрерывная, многолетняя цепочка супружеских измен?! Не говоря о животной чувственности, одна только грязь секретов и лжи: можешь ли ты представить себе, что такой робкий, взыскательный и - это я говорю тебе как ее брату! - нечувственный человек, как Регина, способен на подобные вещи?
Томас. Пожалуй, нет, это плохо вяжется с ее гордостью.
Йозеф. А гордости в ней хоть отбавляй! Иной раз даже слушать неловко, с каким высокомерием она судит о посторонних. Вот тут-то этот малый и взялся за дело. Я убежден, так он хотел перестраховаться от всяких случайностей.
Томас (тоном человека, который при всем старании ничего не понял). Но зачем он ей это внушал?
Йозеф. Чтобы нанести удар мне!
Томас. Разве эти записки были адресованы тебе?
Йозеф. Нет. Регина до ужаса рассеянна, она просто оставила бумаги в ящиках... Но в конечном счете они, разумеется, были адресованы именно мне. Вероятно, он умышленно все подстроил, этот прохвост! Потому что выводы моего детектива... знаешь, малый изрядно тщеславен, и все его научные методы, конечно, полная чепуха, но в ловкости ему не откажешь... и его выводы подтверждают: Ансельм подмазывается к людям. Я, например, раньше терпеть его не мог, но он так мягко и кротко играет на твоих слабостях, выманивает твои мысли, что невольно думаешь, будто никто еще так тебя не понимал. И все затем, чтобы, вынюхав все твои уязвимые места, расчетливо нанести жестокий удар. Для этого он не раз даже фальшивыми именами и документами пользовался. Выдавал себя за дворянина, за богача или бедняка, ученого или простака, апостола натуропатии или морфиниста - смотря как было удобнее, чтобы облапошить неопытную и, однако ж, о чем-то смутно подозревающую душу. Как тебе известно, там есть истории, которые могут стоить ему головы.
Томас (вставая). Но как ты это объясняешь?
Йозеф. Болезнь. Он опасно болен. Но это никоим образом не снимает с него ответственности.
Томас. Я без конца думаю об этом и не могу понять.
Йозеф. Говорю тебе: социально опасный больной. Он нарочно подверг Регину внушению. Меня он давно ненавидел, не знаю за что, ничего плохого я вам никогда не делал; одна эта ненависть уже симптом болезни! А с какой патологической изощренностью все продумано; достаточно только поднапрячься и выстроить все в логическом порядке. Выходит так: пока она верит в Йоханнеса, ей можно делать что угодно. Ведь он, безвременно умерший, не что иное, как ее собственная судьба. Да-да, не память, не греза, это еще худо-бедно доступно пониманию, а так... (Прямо-таки берет каждое слово в руки, точно непостижимый механизм.) ...то, чем она хотела стать, ее вера в себя, освобожденная от реальности иллюзия о себе! Она... сама... только хорошая... добрая! Отсюда должно бы по крайней мере следовать, что она желает делать добро. Но как-то невпопад! Мол, чем хуже она станет, тем больше приблизится к Йоханнесу! Ибо человек-де тем нормальнее, чем больше он себя теряет! А терпеть унижения - участь духа во всем мире! Унижения, это, понимаешь ли, уже я; отчего мне отказано в духе, не в пример Ансельму, который ничего не совершил, я не знаю. Клянусь, по своей инициативе Регина никогда бы ничего подобного не сделала. Но единожды доведенная до предела, она волей-неволей винит себя во всех тяжких! Таким образом он рассчитывал обеспечить себе отступление. Но я не настолько глуп. Если он велел ей написать, что она-де воспылала к нему страстью и решила соблазнить, а сам он желал только руководствовать ее душой и скорее отколотил бы себя и пригрозил бы самоубийством, чем допустил то, что "я и другие ценим превыше всего", - так вот у меня сразу возникло определенное подозрение, а он со своим сочинительством попал мимо цели... (Доверительно.) Здесь отражается лишь его собственный ненормальный настрой.
Томас. Но позволь, в сущности Ансельм ничем от нас не разнится; просто он сдвигает акценты.
Йозеф. Впору тебе посочувствовать. Он ведь, кажется, и вправду боится... ну... гм... зайти чересчур далеко. Конечно, такое не очень-то укладывается в голове. Тем более что у него есть жена. Но, как правило, он, похоже, в самом деле испытывает при этом необычайное потрясение. Вместо женщины с ним вдруг фамильярничает человек! В нем разражается экзальтированный кризис, отсюда и эти патологически злобные поступки. Он предпочитает внушать ей, что она должна "терпеть мои притязания", пусть даже ценой его "страданий"!
Томас. Значит, ты совершенно уверен, что для него речь идет исключительно о дружбе. Конечно, тогда можно ненароком и преступить границу.
Йозеф. Штадер - детектив, ну, ты знаешь, - выдвинул замечательную теорию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37