Она уже готова была заявить суду, что, дескать, Ганс – вовсе не отец ее Гетца, однако адвокат отсоветовал ей, ибо это легче легкого опровергнуть, а в случае если сей факт либо подтвердится, либо будет с треском опровергнут, на голову фрау Странницы свалится череда исков о возмещении ущерба, в частности, возмещение расходов обманутого Ганса на содержание ребенка, отцом которого он не является. Это охладило пыл фрау Странницы, и она довольствовалась тем, что суд сократил Гансу до минимума возможности встреч с сыном. Раз в месяц плюс по неделе на летних и рождественских каникулах. Однако и это привело в бешенство Странницу и ее новоиспеченного благоверного Агобарда, оба по всякому поводу и без оного старались стравить сына с отцом, косвенно внушая мальчишке, что, дескать, его отец хуже некуда. Этим они ничего не добились, напротив, Готфрид все более и более проникался расположением к Гансу, и оба изыскивали тайные способы не санкционированных судом встреч.
Вскоре вышел новый закон о семье, позволявший Страннице, теперь уже баронессе, окончательно разлучить отца с сыном. Однако этому помешал внезапный поворот событий.
Плач Бегоарда на свадебной церемонии обернулся не просто конфузом, а скорее стал провозвестником грядущей катастрофы. Следует отметить, что катастрофа для одних нередко означает благоденствие для других.
Примерно год спустя после заключения брака между Странницей и бароном Агобардом фон унд цу Айнандтером, левая нога последнего, которую он вынужден был делить со своим таявшим будто воск братом, стала обнаруживать симптомы паралича. Собственно, это нельзя было назвать параличом в буквальном смысле, просто иногда она отказывалась повиноваться. Поскольку первоначально на это обстоятельство особого внимания не обращали, лишь много позже заметили, что придаток-Бегоард выглядел уже не таким морщинисто-кожаным, как прежде, что время от времени закатывал глаза под смежившимися веками… короче говоря, отдыхал. Агобард в то же время усыхал, уменьшался в размерах, словно повинуясь неведомому процессу усадки. Врачи не могли представить на сей счет внятного объяснения. «И в медицине, – провозвещал профессор Виндлох, дока, если не эксперт, и по этой части, как и почти во всем остальном, – и в медицине тоже существует свое четвертое измерение». Независимо от упомянутых событий Странница готовилась нанести очередной удар по Гансу: барон Агобард фон унд цу Айнандтер («Агобард Скукоживающийся», как иронизировал Ганс, впрочем, в скором будущем ему станет явно не до смеха) усыновил Гетца (он же Готфрид). Причем новый закон предусматривал подобный вариант даже вопреки воле настоящего отца. Юридически это оказалось непросто, но разве есть на свете непреодолимые преграды? И Гетц, таким образом, превратился в барона Гетца фон Айнандтера, сыном Ганса уже не считался; отец его хоть и был освобожден от выплаты алиментов в пользу сына, зато лишался права на встречи с ним, и когда он, ни о чем не ведая, явился встретиться с сыном в дом Агобарда фон унд цу Айнандтера, тот лишь просунул под дверь копию соответствующего решения суда, прокричав изнутри: «Дни посещения для вас исчерпаны!» Чтобы раз и навсегда отсечь сына от отца, мальчика поместили в бдительно охраняемый интернат, адрес которого, естественно, не сообщили Гансу, мало того, директорату интерната были даны указания «пресекать все попытки бывшего отца вступить в контакт с ребенком». (Закавыченный текст – баронессы фон унд цу и т. д.)
Победа Странницы над бывшим супругом совпала по времени со все усиливавшимся усыханием барона Агобарда. Он неукротимо съеживался, уменьшался в размерах, в обратно пропорциональной зависимости от тучневшего не по дням, а по часам Бегоарда. Вскоре Агобард утратил способность внятно говорить, лишь бормотал нечто неразборчивое, а еще немного погодя превратился в самый настоящий человекообразный отросток на теле брата Бегоарда.
К сожалению, я вынуждена сейчас затронуть тему, говорить на которую не имею ни малейшего желания. Кошки ведь во всем, что связано с вопросами пола, более чем скромны. Я имею в виду – чисто внешне. А о том, что творится у них внутри, считаю своим долгом умолчать. Мне всегда приятно слышать, как мой брат Борис воспевает любовные томления в дни мартовского полнолуния, строго говоря, это тоже имеет касание к вопросам пола, но – и это мы весьма почитаем – его песнопения, как ни говори, есть искусство. (То, что люди не готовы усмотреть в кошачьих песнопениях высокое искусство, вопрос отдельный.)
Не хочется мне рассуждать на эту тему. В моей истории есть один момент, когда не только читатель, но и окружающие его персонажи не могут побороть в себе отчаянное желание навязать свои мысли главным действующим лицам. У подружки Странницы фрау Б. Хазенорль как-то сорвался с языка вопрос: «Скажи мне, Странница, как же все-таки… Я имею в виду, как вы с мужем… Ну, вы ведь никогда не остаетесь наедине, так? Ты понимаешь, о чем я?»
Высокомерно-снисходительно сморщив носик, фрау Странница произнесла:
– И это тоже часть неординарности.
Но пресловутая неординарность, детали ее дорисует воображение читателя, все же не оставалась – тут я постараюсь выразиться со всей присущей кошкам скромностью – совсем уж в неприкосновенности по мере того, как усыхал Агобард и прибавлял в весе Бегоард. Фрау Странница разрешила эту проблему как и все остальные – просто ничего не предпринимая. Лаконично объяснила: так, мол, и так, я обручена с Бегоардом. Да. Их двое, но это все равно что один, и во время регистрации именно Бегоард сказал «да, согласен», может, кто и не расслышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119