— Эй, вы там, — протестующе воскликнул Розенблюм, — это не все. Он еще говорит…
— Достаточно, Хуан, — Овус. — Читать дальше нет необходимости. — Он теребил платиновую цепочку на шее. — Мисс Панкхерст вопреки своему желанию стала нашим particeps criminis. Что скажешь, Кристин?
— Я ничего не понимаю, — слабый голос Фицгора. — Я был не очень в форме, вы же знаете.
Кристин двинулась через всю комнату за газетой и, закуривая на ходу, поинтересовалась:
— Как же нам вовлечь в конфликт старшекурсников, если у них нет к этому моральных побуждений?
— Семена пропаганды посеяны, — сказал Овус. — По крайней мере ab inito . Но весна — время бунта. В теплую погоду, когда все смотрят на воробьев…
— …мало кто заметит голубку, — закончила Кристин, выпуская колечко дыма.
Гноссоса все сильнее бесила эта конспирация. Сестра Фасс что-то черкала в блокноте. Раджаматту шепотом выбалтывал стене секреты. Фицгор качал головой:
— Для меня это китайская грамота. Кто-нибудь, передайте, пожалуйста, баночку меда.
Сестра Фасс закончила стенографировать и, словно факел, воздела к потолку карандаш,.
— Мы можем быть уверены, — благоговейно произнесла она, смаргивая слезу, — что Бог…
— На нашей стороне, — закончил Хеффаламп, — он видел и не такое.
— Dios mio , — подтвердил Розенблюм, быстро перекрестился и поцеловал Святого Христофора.
Из-под одеяла Овус достал трехслойную картонку с прозрачным окошком. Повернул его к Янгбладу, хранившему все это время почтительное молчание. Окошко открывалось на барабан с числами.
— До дня Д, — объявил Овус, переставляя число, — осталось девятнадцать дней.
Хуан Карлос Розенблюм мужественно глотал рыдания, сестра Фасс стенографировала, Эгню следил за ней с неослабевающим желанием.
В хирургической тишине больничного сортира Гноссос варился в собственном эгейском соку. При этом он пытался себя урезонить, поскольку где-то во лбу под самым черепом скреблось подозрение, что кто-то просто решил над ним подшутить. Овус — и это можно понять — обычный Санта-Клаус из Таммани-холл только с подтекающим краником, собирает голоса в политической деревне. Но Кристин, черт, крутится, как вентиль на холодной трубе — можно подумать, проклятая обезьяна укусила ее за жопу. И это вечное шушуканье — как пара голубков.
Он показал ядовитый язык призраку Кристин, вдруг нарисовавшемуся на стене сортира. Из открытой аптечки, завораживая своей внутренней энергией и блестя нержавейкой, торчали ножницы. Гноссос даже не посмотрел в их сторону — он нетерпеливо застегнул ширинку, вытряхнул из волос семена клена и направился к двери. Кажется, по мне плачет психушка.
Но не успел он отодвинуть задвижку, отчетливая стратегия защиты вдруг властно схватила его за ухо. Она же заставила вернуться к аптечке и достать с полки ножницы. Черт побери, детка, если звезды не ошибаются, мы сделаем это за них. Mea самая maxima culpa .
Он достал из рюкзака упакованный в пакетик фольги «троян». Между мыслями и физическими ощущениями собственных действий не было сейчас даже крохотного зазора — вообще ничего не было. Он развернул резинку, растянул ее и надул, как воздушный шарик. «Троян» разросся примерно до восьми дюймов в диаметре, на конце образовался мешочек, похожий на возбужденный сосок. Гноссос щелкнул по нему, несколько секунд поигрался, пропихивая пальцем внутрь и злобно посмеиваясь. Затем полоснул ножницами. Резина опала.
Он осторожно скрутил «троян» и засунул обратно в фольгу. Спрятал пакетик в рюкзак, перевернул бейсбольную кепку задом наперед и вернулся в салон.
Там уже почти никого не осталось. Хефф и Джек ждали у дверей, Сестра Фасс перекатывала через порог каталку с Фицгором, Кристин встала, вдоволь нашептавшись с Овусом.
— Ты готов? — спросила она.
— Нас ждет такси, — сказал Хефф, — пошли, старик.
Уже в дверях Гноссос обернулся и как бы между прочим спросил Овуса:
— Сколько мне причитается, детка?
— Что?
— Просто хочу знать, ты придумал, сколько мне причитается?
— Ты меня удивляешь, Гноссос. Кажется, мы обо всем с тобой договорились.
— Пошли, Папс, — Джек.
— Иммунитет, детка, мы договаривались об этом.
— Разумеется. Сколько угодно.
— Этого может не хватить.
— Ты хочешь что-то еще?
— Возможно, Алонзо, кто знает? Хороших каникул.
— Нет уж, спасибо. Многие флажки еще слишком зелены.
В такси Кристин сделала вид, что не обращает на него внимания, и завела разговор о том, как на следующей неделе поедет домой в Вашингтон. Она уместилась на переднем сиденье между Розенблюмом и Джек, которая без умолку трещала о Кубе, обращаясь в основном к Джуди:
— Так кто с нами едет — только ты и Хуан?
— Если это можно так назвать. Придется разбиться на пары, так легче стопить. Ты же знаешь, Фицгор не дает машину, а автобусы — это такой депрессняк, что и говорить не о чем.
Прижатый к заднему стеклу Гноссос сказал, дождавшись паузы.
— Я знаю одного мужика. Не парьтесь.
Хефф выписывал на листке расстояния между южными городами.
— Машина, старик?
— Кого ты знаешь с машиной? — Кристин.
— Так, один мужик.
— Ура, — воскликнула Джек, ласково поглаживая Хеффа по плечу. — будет на чем перебраться через Джорджию.
— Хорошо, а то мы уже выбились из графика. — Хефф. — Я встречаюсь с Аквавитусом на пароме из Майами.
— Боже, — ахнула Джуди Ламперс. — Поедем вчетвером. Как в старые добрые двадцатые. — Затем — Гноссосу и Кристин: — Правда, ребята, поехали с нами.
— Нужно же кому-то считать звезды, солнышко. Мы тоже служим — кто стоит и ждет. Пришлешь мне открытку. — Он подмигнул Хеффалампу, тот подмигнул в ответ и смял бумажку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97