— Что-нибудь не так со вчерашним ужином?— Да он уволился — вот в чем дело. Завтра уезжает — даже без недельного уведомления. С его стороны это, по-моему, просто свинство — попробуй найди подходящую замену в это время года; но он — как кремень, как я ни пыталась его уговаривать.— Уговаривать? — потрясенная, Джиджи могла лишь повторять, словно эхо, слова Джози.— Я попросила его назвать хотя бы одну причину, по которой он так поспешно это все делает — особенно если учесть, что нанимался на год, не меньше; так он мне говорит — и притом не прямо, намеками, но я, слава богу, разобралась, — что он спутался с какой-то девицей, не знает, как из этого всего выбраться, и решил, что единственный способ — это поскорее сматываться домой, в Англию. Я предложила ему миллион способов, как безболезненно избавиться от нее, не уезжая отсюда, но он — ни в какую: должен уехать, и все. Может, она даже беременна — готова спорить, что так оно и есть… Не знаю еще, что скажет миссис Айкхорн, когда вернется из Гонконга и обнаружит на кухне очередную новую физиономию — если, конечно, я к тому времени смогу найти таковую. Ну не безобразие, когда тебя так вот подводят, а?— Я… просто не могу этому поверить!— Именно это я ему и сказала… Джиджи, подожди, оставь свою старую карточку! Джиджи… — Джози поняла, что обращается к пустой комнате. Ну почему, почему все вокруг такие неорганизованные? Почему все осложняют ей жизнь? Носятся как сумасшедшие и при этом бестолковы, как стадо баранов! Ах, вот если бы она управляла этим миром…Запершись в комнате, Джиджи полностью отдала себя во власть обрушившегося на нее горя — столь глубокого, что, почти не осознавая, что делает, она сжала зубами край простыни — ее рыдания могли привлечь внимание горничных. Тело ее сжалось на краю кровати в дрожащий от тоски и боли комок; она пыталась закрыться простыней, теснее прижимала к животу колени, сжимала плечи изо всех сил, только чтобы сдержать рвущееся изнутри страдание, которое, как спущенный с цепи дикий зверь, грызло ее. Рассудок ее, однако, не переставал работать. Она ни на секунду не сомневалась, что Квентин действительно уедет завтра… Значит, если бы она сегодня не зашла к Джози, он бы так и исчез навсегда, ни слова не сказав ей…Он не любил ее. Не любил никогда, ни одной секунды. И теперь хочет от нее освободиться, но слишком труслив, чтобы сказать ей об этом в открытую. Боится, что она устроит сцену, будет его удерживать — даже не позаботился хотя бы из жалости солгать ей, придумать какую-нибудь историю, семейную неприятность — она бы поверила. Ну почему он не сказал, что ему позвонили из дома, что ему нужно срочно лететь туда на помощь отцу, сестре, матери? Думает, что она бы тоже с ним напросилась? Хотя, возможно, именно так он и думает… Значит, он не законченный трус — так, меры предосторожности, чтобы избежать ненужного… внимания с ее стороны. Ненужного, да, именно ненужного — об этом убедительно поведал ей его холодный взгляд тогда, в «Джелсонс»… Она бы все вынесла, даже признание, что он не любит ее, если бы у него хватило уважения к ней — да-да, элементарного уважения, — чтобы сделать это признание. То, что она до безумия его любила, не значит ведь, что к правде она глуха. В конце концов, любить ее он не обязан.Джиджи наконец перестала всхлипывать и лежала тихо, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Если бы удалось просидеть в комнате до самого его отъезда, остаться здесь и не впускать никого, но, если она это сделает, неважно, под каким предлогом, Джози мигом прикинет одно к одному и поймет, что случилось в действительности. А это — унижение, худшее, чем что-либо другое, хотя она и была уверена в том, что Джози не выдаст ни за что ее тайну, словом не обмолвится с ней и даже вида не подаст, что она о ней знает.Через четыре часа у нее очередной урок с Квентином, и если он хочет избежать лишних вопросов, то будет, как обычно, дожидаться ее. Конечно, урок можно отменить, и даже Джози ничего не заподозрит, но все в Джиджи восставало против такого решения. Последнее, что осталось у нее, — это гордость, уважение к себе самой, которое пытались у нее отнять, но не отняли. Нет, подумала Джиджи, отправляясь в ванную, чтобы умыться холодной водой — глаза застилали слезы, — отменять урока она не станет и тоже будет вести себя как обычно… или, по крайней мере, почти так.Приведя себя в более-менее презентабельный вид, Джиджи незамеченной выскользнула из дома и отправилась в рыбный магазин в Санта-Монике. Вернулась она довольно скоро, рассчитав, что Квентина в кухне в этот час быть не может — наверняка где-то от нее прячется, но скоро должен начаться урок, и придется ему, хочешь не хочешь, спуститься обратно в кухню…В кухню она втащила четыре здоровенных пакета, надела фартук и начала точными, как у операционной сестры, движениями раскладывать на столе все, что ей было нужно, радуясь, что может занять чем-то свой вконец измученный ум. Решив, что к началу урока приготовит только самое необходимое, она взялась за рыбный бульон с чабрецом, для чего ей понадобились мелко резанные овощи, специи, чуть-чуть вина, сок мидий и кастрюля с водой, в которую она свалила все кости, хвосты, головы, чешую и плавники, срезанные с великолепных рыбин — палтусов, трахинотусов, красных лютианусов и морских окуней, которые привезла с собою из магазина. В другой кастрюле отдельно варились креветки, мидии и морские гребешки прямо в раковинах, в то время как она погружала в третий кипящий чан великолепного, алого, как кровь, омара.Джиджи дала бульону кипеть полчаса, после чего, остудив, слила в самую большую кастрюлю и вновь поставила на плиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101