Но как Германа понесло с ледяной горки в далекую Америку, так и Анну теперь жизнь неудержимо тащила за собой в неизвестное коммерческое будущее. Остановиться было уже не в ее власти, словно ее бросили на переработку в адский конвейер, в конце которого герой мог оказаться и в праздничном торте, и в мусорном брикете.
Для первых закупок пришлось пустить деньги, отложенные на машину, плюс нагло потребовать от родителей свою часть дедовского наследства, плюс одолжить у новой жены отца. Это было аморально, но действенно. Возможно, подмахнуть липовый кредит было бы проще, но на первых порах Анне не хватало смелости для обмана, а закладывать семейную квартиру было страшновато.
Таможня. Пришел первый контейнер. Ее тошнило от страха. Не выдают, хотя все документы в порядке. Она купила роскошный бархатный футляр, вложила в него бабушкино колье. Отступать поздно. На раздачу мелких взяток продала шубу. Протолкнула. Везде ездила на такси, боялась связываться с постоянным водителем. Сахар и кофе, пришедшие вовремя и довольно сносного качества, тут же были сметены оптовиками. Первая партия улетела со свистом. Даже после всех отстегов осталась огромная сумма. Большую половину денег Анна истратила на новую предоплату. Четверть отложила. Дала маме деньги сделать зубы. Шубу покупать не стала. По продбазам и терминалам сподручнее таскаться в куртке. Понимала, надо закрепить тылы. Пошла на водительские курсы. На официальную часть прибыли взяла новый «Москвич» и компьютер на фирму.
Анна приободрилась, в ней начала прорастать какая-то жадная, оголтелая, злая сила. Она научилась немного блефовать на переговорах и набирала обороты от сделки к сделке. Не в силах никому довериться, Анна пошла на бухгалтерские курсы и с головой погрузилась в мир цифр, копеек, процентов и остатков по налоговым ставкам. Новая жизнь заполнила все ее существо без остатка, словно она никогда и не пела. Ее нежное лирическое сопрано, так и не дотянув до драматического, тоже осталось на полке в новогоднем магазине. Музыка спешно собрала манатки и, сопровождаемая злорадным пинком, вылетела из консерваторского дома Анны, в котором мирно почивала на лаврах много десятилетий подряд. Но осторожность заставляла злую хозяйку продолжать числиться в труппе театра и приплачивать кадровичке за свою мертвую певческую душу. «Я паразитирую на труппе театра», — насмешливо говорила теперь Анна. Новые отношения с отцом складывались проще, чем с матерью, потому что они легко укладывались в близкую ей схему «капитал — проценты». Анна при помощи Клоди устроила великовозрастных молодоженов дважды в неделю услаждать новых русских в итальянском ресторане на Тверской. Скрипка и флейта — очень трогательный, берущий за душу, особенно после пятой рюмки, дуэт. Папа и мачеха были ей благодарны, но Анна считала, что зря. Это всего лишь папины проценты по вкладу за воспитание и содержание дочери, пока она была маленькой. С мамой, старшей Анной, было куда сложнее. Во-первых, та ни на минуту не хотела забывать, кто все эти годы был в доме хозяином. Во-вторых, с глухим упорством требовала совсем иной ренты, с « золотого капитала души, а там ничегошеньки за двадцать девять лет не наросло. То ли вклад был фиктивным, то ли бухгалтер что-то нахимичил.
Мир бизнеса возбуждал Анну. В отличие от мертвого мира музыки он был живой, непредсказуемый, ужасный и влекущий. Анна чувствовала себя шпионом в стане врага, и это впрыскивало столько адреналина в кровь, что она часто не могла уснуть, дрожа от нервного возбуждения, до рассвета. Политическая жизнь страны, время года и прогноз погоды ей были по-прежнему безразличны, она нутром чувствовала, что к прежней коммунистической системе возврата не будет, и яростно прорабатывала свой мелкий коммерческий пласт. Даже восьмое декабря 1991 года оставило ее равнодушной: «Нет Советского Союза? Тем лучше. Давно пора было избавиться от всех этих чучмеков, которые столько крови из России выпили. А прибалты все равно рано или поздно переметнулись бы к немцам. Сколько волка ни корми… Ладно, у меня дел по горло». Она была похожа на маленького хищника, урвавшего свой кусок окровавленной добычи на общем пиршестве пожирания загибающегося гиганта по имени Россия. Урча и постанывая от вожделения, опасливо оттаскивала она свой шмат мяса подальше от более сильных собратьев, чтобы в безопасности насладиться результатами храброй, но чужой охоты. Только не надо о патриотизме, чувстве Родины и прочей фигне. Надоели за семьдесят лет все эти «ля-ля».
Наконец денежки пошли, но Анна считала, что рано радоваться. Первая машина, первый оффшор на Кипре, чтобы не все деньги оседали дома. Она оказалась жесткой, холодной и экономной. Выросшая в достатке, Анна не рвалась к роскоши. Деньги нужны были ей для собственной экономической свободы. Никаких иномарок. Никаких ресторанов. В первую очередь — квартиру, чтобы жить отдельно от этой глыбы скорби. Кроме того, Анна все время боялась, что деньги исчезнут, истают. Ее не покидало ощущение скоротечности этого золотого момента и удивляло, что другие бездумно прокучивают огромные суммы по заграничным и отечественным казино и капризно требуют ананасы в шампанском, хотя вчера еще тихо хлебали лаптем щи. «Ешь ананасы, рябчиков жуй…» Мы это в третьем классе проходили.
Никому не доверяла. Тупо хранила деньги в сейфе, просто не могла заставить себя отнести их в банк. Презрительно кривилась, глядя на счастливо-доверчивого Леню Голубкова, и устроила страшный разнос матери, когда узнала, что та отнесла свои сбережения в «МММ».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90