Она падает вместе с ним на каменный пол, вытаскивает его кишки — как ловчий Джон, когда он потрошил оленя на холме. Тело под ней извивается и дергается, но это только нервы; само тело мертво. Даже теперь она не удовлетворена, она срывает одежду с трупа, обнажая мерзкое тело, безумно хохоча, врезаясь в мягкую плоть, издеваясь над деревенскими потаскухами, которым больше не удастся насладиться спариванием с этим человеческим самцом.В изнеможении она рыдала в постели: потому что этому не бывать никогда. Еще до того, как она поправится, он снова придет к ней, наслаждаясь тем, что причиняет ей боль, наказывая ее за то, что она не родила ему наследника для земель Альверов и для прибрежных островов.Чьи-то шаги! Она напряглась, натянула на себя простыню и притворилась спящей. Быстрые, легкие шаги, это не Мэколи и не ее мух. Дверь отворилась, и в спальню проник свет от качающегося фонаря. Сквозь полусомкнутые веки она увидела лица, на время заставившие отступить ненависть и ужас. Облегчение.— Мама! — старшая из четырех девочек, темноволосая, почти взрослая, через силу улыбнулась дрожащими губами. — Мама, мы знаем...— Да, это правда, — хрипло прошептала Мари. — Это была девочка, она родилась мертвой. Проклята во чреве. Будь это мальчик, он бы жил.Наступило напряженное молчание. Мари переводила взгляд с одной дочери на другую. Мэри, восемнадцать лет, держит в поднятой руке фонарь. Элизабет, на год младше, с длинными светлыми волосами, чье появление на свет привело лэрда в ярость, потому что он был убежден, что родится мальчик. Маргарет, шестнадцать лет, с блестящими темно-каштановыми локонами, рассыпанными по плечам, — ее спас от слепой ярости отца Мэколи. Казалось, что после рождения Маргарет Мари стала бесплодной. Пять лет безжалостного и отчаянного насилия Альвера, пока не была зачата Идис. Последовали месяцы тревоги, а затем ненависть лэрда была воплощена в еще одной дочери. Идис, мрачная, со скверным характером, она до сих пор кричала и впадала в неуемные припадки ярости, если не получала того, чего добивалась. Четыре дочери и пятая на полу, мертвая.Мэри притворила дверь. С минуту они прислушивались, словно опасались, что кто-то стоит под дверью. Девочки переглянулись и посмотрели на постель — в темноте они не увидели свертка на полу.— Мама, — Мэри чуть подалась вперед, остальные сгрудились вокруг нее. — Мы должны покинуть Альвер, как только ты поправишься к сможешь ехать верхом. Ночью, тайком. Я говорила с Ангусом, конюхом, он оседлает пять лошадей по первому распоряжению. Мы поскачем так быстро, как будто сам дьявол гонится за нами. На юг, в Англию, молить о милости герцога Камберлендского. Если его солдаты убьют нас, нам не будет хуже, чем если бы нас убили здесь, в Альвере.— Ты с ума сошла, девочка!— Нет, наш отец безумен. Его ярость невозможно обуздать. Мы слышали, как он бушевал; он убьет всех нас и избавит земли Альвера от женского проклятья, так он говорит.Было видно, как Мари вздрогнула, зная, что старшая дочь говорит правду.— Я поправлюсь не так скоро, — она говорила неуверенно. — Мэри, вы должны бежать без меня, вдоль берега и...— Нет, мама, — девушка покачала головой. — Мы не оставим тебя, твоя судьба была бы еще более ужасна, когда бы отец узнал о нашем бегстве. Мы подождем. И будем молиться.— Пусть будет так. Но тем временем вы не должны попадаться ему на глаза. По слухам, англичане пытаются разбить принца в битве и уничтожить всех его сторонников. Впереди нас — ждут ужасные времена, я это чувствую. Мы все верны нашему любезному Чарльзу, — голос ее понизился до шепота, — но ваш отец однажды сказал, что ради сохранения своих земель при англичанах он предаст своих соплеменников, — губы Мари сложились в презрительную усмешку.— Значит, он предатель, — выпалила Элизабет. — И он заслуживает смерти.— Да, он ее заслужил, — ответила ее мать. — Но нас, наверно, убьют первыми. Будем же молиться, чтобы я поскорее смогла скакать верхом. 2 Крематорий казался ужасающе безликим, чуть ли не презирающим горе высокого мужчины, стоящего со склоненной головой у передней скамьи просторной часовни. Его обветренное лицо было бледно, темные волосы припорошены сединой. Сломленный сильный человек, одинокая фигура, если не считать священника, читавшего с безучастным видом молитвы, как если бы его ожидала важная встреча, а эта служба явилась неизбежной помехой, от которой ему не терпелось отделаться.Профессиональные плакальщики привыкли к притворной скорби; они ерзали, им, вероятно, очень хотелось курить, от тайком поглядывали на часы, вот кто-то кашлянул, что могло быть нетерпеливым сигналом духовному лицу.Холодный, солнечный осенний день. Бетонные дорожки у здания усыпаны листьями каштана, косые лучи солнца проникают сквозь большие окна и играют на полированной крышке гроба. Фрэнк Игрэм почувствовал раздражение; кроме него здесь никто не испытывал никаких эмоций, для других все это было обычным делом. Бизнес, фактически, способ делать деньги на горе людей. Пятнадцать минут, вот и все, что вам положено. Он знал, что в фойе ожидают близкие другого усопшего, кто-то плакал. Еще одни похороны, и еще. Встаньте в очередь.Он не был религиозен в отличие от других фермеров, живущих на холмах, но в церковных похоронах была какая-то торжественность, которой здесь не ощущалось. Там тебе кажется, что кому-то твое горе небезразлично; может быть, они просто более талантливые актеры. Они не торопят тебя, дают возможность погоревать, а после того, как тело предано земле, что-то все же остается, даже если это только могила, на которую можно приходить, за которой надо ухаживать, где можно поплакать втайне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57