Потом она услышала, как он отплёвывается, и упала подле него на колени с испуганным криком:— Дик, ты не ранен? Я ведь нечаянно.— Известное дело, нечаянно, — ответил Дик, вынырнув из дыма и отирая щеку. — Но из-за тебя я чуть не ослеп. Этот порох такой жгучий.Серая свинцовая лепёшка на ближней скале точно обозначила место, куда попала пуля. Мейзи захныкала.— Кончай, — сказал Дик, вставая с земли и отряхиваясь. — Я цел и невредим.— Да, но я же могла тебя убить, — возразила Мейзи, и губки её скривились. — Что бы я тогда стала делать?— Пошла бы домой да рассказала обо всем миссис Дженнетт. — Эта мысль вызвала у Дика усмешку, но он тотчас смягчился: — Ну ладно уж, успокойся. К тому же мы теряем время. Нам ведь надо поспеть к чаю. Давай-ка сюда револьвер.Мейзи разрыдалась бы при малейшей попытке её утешить, но Дик сохранял невозмутимость, хотя рука его, когда он брал револьвер, все же подрагивала, и Мейзи овладела собой. Она лежала на берегу, тяжело дыша, а он тем временем беспрерывно обстреливал волнорез.— Попал наконец-то! — воскликнул он, когда от деревянной сваи отлетел клок водорослей.— Дай теперь и мне попробовать, — потребовала Мейзи. — Я уже совсем успокоилась.Они стреляли по очереди до тех пор, пока многострадальный револьвер едва не развалился на части, а изгнанник Мемека — ведь он мог взорваться в любой миг — щипал траву поодаль, недоумевая, почему его отгоняют камнями. Потом они приметили бревно, плававшее в воде под валом форта Килинг, обращённым к морю, и стали целиться в эту новую мишень.— На будущие каникулы, — сказал Дик, с досадой встряхивая окончательно засорившийся револьвер, — мы купим новый, центрального боя, такой ведь стреляет гораздо дальше.— Для меня уже не будет никаких каникул, — отозвалась Мейзи. — Я уезжаю.— Куда это?— Не знаю сама. Мои поверенные прислали миссис Дженнетт письмо, и там сказано, что я должна поступить учиться где-то — может, во Франции — не знаю толком. Но я рада уехать.— А меня это ни капельки не радует. Я-то ведь останусь. Послушай, Мейзи, а ты взаправду уедешь? Выходит, после этих каникул я уже никогда тебя не увижу? На той неделе надо возвращаться в интернат. И я хотел бы…Молодая кровь заиграла на его щеках ярким румянцем. Мейзи вырывала из земли пучки травы и бросала их со склона вниз, в одинокий цветок жёлтого мака, что сиротливо кивал головкой на бесконечной илистой отмели, за которой вскипала молочно-белая морская пена.— А я хотела бы, — сказала она, прерывая наступившее молчание, — когда-нибудь повстречаться с тобою снова. Ты тоже хотел бы этого?— Да, но было бы лучше, если бы ты… ты… пристрелила меня там… у волнореза.Мейзи взглянула на него с изумлением, широко раскрыв глаза. Неужели это и впрямь тот мальчик, который всего десять дней назад украсил рога Мемеки бумажным колпаком и в таком виде гнал бородатую тварь на всеобщее посмешище! Но она тут же потупилась: нет, не тот.— Будет тебе глупости болтать, — сказала она укоризненно и тотчас, руководимая чисто женским чутьём, уклонилась от прямого разговора, сама перейдя в наступление. — Ты только о себе думаешь! А вообрази, каково было бы мне, если б эта ужасная штука тебя прихлопнула! Мне ведь и без того нелегко.— Это почему же? Потому что ты расстаёшься с миссис Дженнетт?— Нет.— Тогда, выходит, — со мной?Она долго не отвечала. А Дик не смел поднять на неё глаз. В этот миг он почувствовал, хоть и сам не знал этого, как много значили для него последние четыре года, и чувство это было для него тем мучительней, что он не находил слов.— Не знаю, — сказала она. — Но мне кажется, это так.— Мейзи, ты не можешь не знать. Ведь я знаю наверняка.— Пойдём домой, — робко попросила Мейзи.Но Дик и не помышлял об отступлении.— Я не умею говорить всякие такие слова, — сказал он с мольбой, — и мне очень стыдно, что я дразнил тебя на днях, ну, когда гонял Мемеку. Но теперь совсем другое дело, неужели ты не понимаешь, Мейзи? И ты могла бы прямо сказать мне, что уезжаешь, а то вот мне пришлось допытываться.— Нет, не пришлось. Ведь я же сказала. Ну, Дик, какой толк огорчаться?— Никакого. Но мы дружили столько лет, и я сам не знал, как много значит то, что я к тебе чувствую.— А мне сдаётся, ничего ты не чувствовал.— Да, не чувствовал. Но теперь… теперь ещё как чувствую. — Он перевёл дух. — Мейзи, милая, пожалуйста, скажи, что ты тоже чувствуешь.— Чувствую, взаправду, чувствую. Но теперь это все равно.— Почему же?— Потому что я уезжаю.— Да, но ты только обещай меня помнить. Только скажи — ладно?Во второй раз Дику уже легче было вымолвить слово «милая». Дома и в школе жизнь не баловала его привязанностями, ему приходилось самому, чутьём, их отыскивать. И вот он схватил маленькую ручку, чумазую от порохового дыма.— Обещаю, — произнесла Мейзи торжественно, — но если я чувствую, то и обещать незачем.— А все же ты чувствуешь?Впервые за последние минуты глаза их встретились и сказали все то, чего сами они сказать не могли…— Ну, Дик, не надо! Прошу тебя! Это можно было раньше, когда мы здоровались по утрам, но теперь ведь все совсем по-другому!Мемека глядел на них, держась на почтительном расстоянии. Он частенько видывал, как эти двое, которых он считал своей собственностью, ссорились меж собой, но ни разу ещё не видел, чтоб они целовались. Жёлтый мак оказался сообразительней и одобрительно кивнул головкой. Поцелуй в обычном смысле слова не удался, но ведь поцелуй этот был первым, которым они обменялись, если не считать тех, которыми они обменивались по обычаю, и потому он открыл им новые неизведанные миры, и каждый из этих миров был так прекрасен, что они забыли о всех прочих мирах, а в особенности о том, к какому времени нужно вовремя возвращаться к чаю, и сидели недвижные, держась за руки и не произнося ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12