– Нет. О, может быть, будет другая Бисеза Датт. Но это буду не я.
– Если так, то нам остались только эти мгновения, – прошептал он.
После этих слов все остальное стало неизбежно. Их губы встретились, она притянула его к себе, укрыла одеялом и стала раздевать. Он был нежен, не слишком ловок – почти девственник, но он прижался к ней с отчаянной и жадной страстью, и эта страсть эхом отозвалась в ней.
Она погрузилась в древнее неизбывное тепло мгновений слияния.
Но когда все было кончено, она сразу вспомнила про Майру и проверила, есть ли у нее чувство вины – так трогают языком сломанный зуб. Она обнаружила у себя внутри только пустоту – нечто вроде пространства, где когда-то находилась Майра, а теперь куда-то подевалась.
И еще: Бисеза ни на миг не забыла об Оке, зловеще висящем над ними, в котором они с Джошем отражались, будто насекомые, пришпиленные к его блестящей зеркальной поверхности.

К концу дня Александр, завершив жертвоприношения перед началом битвы, отдал приказ собрать войско. Десятки тысяч воинов выстроились перед стенами Вавилона в ярких туниках и с начищенными до блеска щитами. Ржали и били копытами лошади. Торжественным строем встали и несколько сотен британцев под командованием Гроува. Они держали винтовки наизготовку.
Александр вскочил на коня и проехал перед армией, обращаясь к воинам сильным чистым голосом, эхом отлетавшим от вавилонских крепостных стен. Не знай Бисеза о его ранении, ни за что бы не догадалась, что он нездоров. Она не понимала, что он говорит, но зато никаких сомнений не могло быть в том, что выкрикивали в ответ воины. Тысячи мечей со звоном ударялись о щиты, и звучал свирепый боевой клич македонян:
– A-la-la-la-la-lai! Al-e-han-dreh! Al-e-han-dreh!
Затем Александр подъехал к небольшому полку британцев. Придерживая коня рукой за гриву, он снова заговорил – но на этот раз по-английски. Его голос звучал с очень сильным акцентом, но все же слова можно было разобрать без труда. Он говорил об Ахмеде Кхеле и Майванде, о сражениях второй афганской войны, которую вела Британская империя. А потом Александр произнес:
– «Отныне до скончания веков сохранится память и о нас – о нас, о горсточке счастливцев, братьев. Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, мне станет братом» У. Шекспир, «Генрих V», акт IV, сцена 3, перевод Е. Бируковой.

.
Европейцы и сипаи взревели так же громко и радостно, как македоняне. Кейси Отик воскликнул:
– Мы слышали! Мы поняли! Мы благодарны! Когда войско было распущено, Бисеза разыскала Редди. Он стоял на возвышении у ворот Иштар и смотрел на равнину, где под свинцово-серым небом уже загорались походные костры. Он курил одну из последних турецких сигарет – сказал, что приберег для такого случая.
– Это был Шекспир, Редди?
– Если совсем точно, «Генрих V». – Он держался приподнято и явно гордился собой. – Александру доложили, что я «мастер ковать слова». Вот он и позвал меня к себе во дворец, чтобы я сочинил для него короткое обращение, которое было бы понятно нашим томми. Ну а я, вместо того чтобы сочинять что-то самому, обратился к творчеству великого драматурга. Да и что более подошло бы к такому случаю? Кроме того, – добавил он, – поскольку старикан Шекспир небось вовсе не существовал в этой новой Вселенной, он не притянет меня за плагиат!
– Ты просто сокровище, Редди.
Начало темнеть, солдаты стали петь песни. Македонские песнопения, как обычно, представляли собой тоскливые жалобы о родине и покинутых возлюбленных. Но сегодня Бисеза услышала и английские слова, и до странности знакомый припев.
Редди улыбнулся.
– Узнаешь? Это же религиозный гимн – «Восславь, душа моя, Царя Небесного!» Учитывая положение дел, можно сказать, что у кого-то из наших томми есть чувство юмора. Послушай внимательно последний куплет…

Ангелы в небе, пред Ним трепещите,
Солнце, покорно склонись, и Луна!
Славьте Его и Его Возлюбите,
Люди повсюду, во все времена!

Солдаты пели, и сливались воедино выговоры и акценты уроженцев Лондона, Ньюкасла, Глазго, Ливерпуля и Пенджаба.
Но тут подул легкий ветерок с востока и разнес дым костров над стенами города. Бисеза посмотрела в ту сторону и увидела, что возвратились Очи. Десятки серебристых шаров в ожидании повисли над полями вокруг Вавилона.

35
Слияние

Пыль – вот что Джош увидел сначала: огромное облако пыли, взбитой конскими копытами.
Было около полудня. Впервые за долгое время выдался ясный погожий день, и было хорошо видно, как сквозь завесу пыли шириной примерно в километр проступают светло-дымчатые зыбкие силуэты. Через некоторое время Джош разглядел эти тени – низкорослые, приземистые, зловещие фигуры. Это были монгольские воины, их ни с кем нельзя было спутать.
Несмотря на все, что уже произошло, Джошу трудно было поверить, что к городу действительно, наяву приближается монгольская орда под командованием самого Чингисхана и что эти люди твердо намерены убить защитников Вавилона. И тем не менее это было так, Джош все видел собственными глазами и чувствовал, как все быстрее колотится сердце.
Джош сидел в небольшой комнатушке на самом верху арки ворот Иштар. Помещение было отведено для вавилонских дозорных, а теперь здесь устроили наблюдательный пункт. Кроме Джоша, тут находились македоняне и двое британцев. У одного из британцев был с собой неплохой бинокль швейцарского производства. Гроув долго и старательно внушал им, как важно прикрывать окуляры крышками: ведь Сейбл Джонс наверняка без труда поняла бы, что означает блеск стекол. Лучше всех оснащен был Джош, потому что Абдыкадыр, отправившийся воевать, отдал ему свой драгоценный прибор ночного видения, имевший и функцию бинокля, а внешне похожий на громоздкие очки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117