У него будет ребенок… крошечная дочка с золотисто-желтыми кудряшками, как у ее матери, или сын… Ему трудно было представить себе это. Что он оставит своему наследнику? Выжженный, разоренный край; мир, который никто не сможет нарушить, потому что никого не останется в живых?
Около двери, ведущей в его покои, король на мгновение задержался. Королева может проснуться, но он отправлялся в Сновидения гораздо спокойнее, если находился в это время в своей комнате. Войдя в комнаты, он осторожно заглянул в спальню. Королева, укрытая несколькими одеялами и зарывшись в подушки, спала сладким и безмятежным сном. Он позавидовал ей, хотя знал, что вскоре и ее радостное настроение может оказаться нарушенным.
Мягкое кресло возле очага вполне подходило для его целей. Камень в перстне на пальце уже начал понемногу светиться, и Гэйлон устроился в кресле как можно удобнее. Голова его покоилась на спинке, а вытянутые ноги упирались в решетку камина. У него были тысячи мест, куда он мог отправиться во Сне, но он разбудил в мозгу полузабытое воспоминание прошлого, когда в лесу у костра Дэрин рассказывал принцу Гэйлону Рейссону о своей поездке в столицу Ксенары.
В Занкосе Дэрину случилось побывать в храме бога Мезона. Религиозные вопросы не слишком волновали его, однако архитектурное совершенство храма и подробности магических церемоний и таинств совершенно очаровали его. Вспоминая рассказ герцога Дэрина Госнийского, Гэйлон попытался вообразить себе то, чего никогда не видел, и использовать Сон для того, чтобы переместиться в тот храм точно так же, как он когда-то путешествовал под руководством Сезрана по далеким, никому не известным мирам.
Голубое мерцание Камня обволокло его тело, принося с собой покой, который постепенно побеждал напряженное сопротивление плоти. Легкое ощущение тяжести в ногах появилось и тут же исчезло. Король открыл глаза, увидел между лесом мраморных колонн далекий полуденный свет и вдохнул теплый, напитанный благовониями и куреньями воздух. Зажженные масляные лампы висели на цепях, которые терялись в темноте под потолком. Справа располагался каменный алтарь, который выглядел довольно зловеще, несмотря на затейливую резьбу по камню.
Однако Гэйлон почувствовал, что у него по-настоящему перехватило дыхание, лишь при взгляде на гигантскую статую бога Мезона, которая возвышалась над алтарем и была много выше человеческого роста. Снаряженный, словно воин для битвы, бог сжимал обеими руками рукоять настоящего обоюдоострого стального меча, похожего на Кингслэйер. Самым странным и пугающим было, однако, его мраморное лицо, словно обращенное сразу в два мира. Неведомый ваятель сумел придать чертам лица Мезона выражение, навевающее мысль и об обычных человеческих чувствах, и об атрибутах божества — о милосердии и жестокости, о ненависти и любви.
Глаза статуи были высечены таким образом, чтобы гипнотизировать и устрашать, и Гэйлон почувствовал, что этот холодный взгляд устремлен прямо на него. Из состояния оцепенения его вывел только далекий звук гонга, многократно повторенный и усиленный каменными стенами пустого храма. Тут же послышалось мягкое шарканье десятков ног, и король Виннамира отпрянул за статую и спрятался в ее тени. Он сомневался, что его здесь примут с распростертыми объятиями, вне зависимости от того, узнают ли его жрецы или нет, но надеялся увидеть или услышать что-нибудь полезное для себя.
Множество людей в белых одеждах, кто в сандалиях, кто босиком, заполнили собой обширное пространство перед алтарем и уселись на полированном каменном полу ровными рядами. Гэйлон насчитал их больше сотни. Один из жрецов вышел вперед и запел. Остальные подхватили песню невероятно высокими и приятными голосами, и Гэйлон вспомнил, что все до одного жрецы Мезона являются евнухами. Так ему говорил Дэрин. Служение богу Мезону требовало, чтобы его жрецы подвергались кастрации, и, судя по тому, что Гэйлон видел перед собой, этот обычай сохранялся до сих пор, дабы жрецы и монахи ордена становились бесстрашными и безжалостными воинами.
Тем временем голоса звучали все тише и наконец смолкли совсем. Другой жрец, высокий и седой, вышел к самому алтарю. Его белая накидка была так плотно расшита золотом, что тяжелая нить ощутимо оттягивала ее подол. Гэйлон слегка вздрогнул от внезапного предчувствия опасности. Тем временем жрец повернулся лицом к молящимся и совершил в воздухе резкий угрожающий жест.
— Тихо! Смотреть вниз! — приказал он на ксенарском наречии.
Жрецы все как один опустили головы и замерли. Тогда жрец отвернулся от них и встал лицом к статуе, а может быть — к ее тени, в которой укрывался Гэйлон. В теплом свете многочисленных ламп выражение его лица казалось почти добрым, но темные глаза были похожи на глаза бога, глядя вперед холодно и с вызовом.
— Твоя дерзость поразительна! — громко сказал он на языке Виннамира, но с сильным южным акцентом. — Или, может быть, ты пришел молить бога о прощении и отдаться его правосудию?
Гэйлон выступил из тени:
— Я пришел лишь за тем, чтобы проверить справедливость слухов о войне.
— Это не слухи, хотя бог Мезон предпочел бы, чтобы ты как можно дольше оставался в неведении.
— Но почему? Неужели война и безумие насылаются богами? — требовательно спросил Гэйлон. — Война уничтожит всех нас. Я не желаю, чтобы вы погибли от моей руки, так же как не желаю я и смерти многих тысяч ни в чем не повинных стариков и детей. Ты должен остановить это немедленно.
Жрец лишь улыбнулся ему:
— Мезон требует.
— Тогда это жестокий и бессердечный бог, раз он требует таких огромных жертв!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111