Он уже успел ненадолго сменить ипостась, и теперь часа два можно было не беспокоится о том, что начнётся обратная трансформация.
Эльмир же потягивал вино из высокого бокала и, не обращая никакого внимания на призывные взгляды служанок, пялился на выступавших цыган.
Вот уж народец, скажу я вам. Единственные из людей, они каким-то непостижимым образом умудрялись проходить в вечные земли и бродить там, как у себя дома. Хотя… лично мне по душе были эти вечные странники, с их тягучими песнями, пламенными страстями и ночными посиделками у костров. Они были огненными… как я…
Старый цыган играл на скрипке, а молодая черноволосая красавица кружилась по залу, бросая чарующие улыбки, сбивающие с ног всех лиц мужеского полу, попавших в зону обстрела.
Но моё внимание привлекла не она, а скрипач, что-то смутно знакомое было в его лице, что-то, давно позабытое, но важное…
Я закрыла глаза…
— Вы опять пришли в наши леса, Данко! Деду это не понравится!
— Мы ходим там, где хотим, малышка. Никто не указ тем, в чьей душе поёт ветер.
— Я не малышка, я Реи’Линэ! Повелительница осеннего пламени!
— Ты говорила, малышка, я помню. Скажи, Огонёк, а ты не хочешь пойти с нами? В прошлую нашу встречу ты говорила, что в человеческих землях есть кто-то очень важный для тебя. Если хочешь, пойдём…
— Я не могу. Я княгиня, через год я стану второй в семье, меня не отпустят.
— Что значит долг для тех, перед кем открыты все дороги?! Что значит долг, если тебе снится шёпот ковыля, горький запах полыни и пыль звёздных дорог?
— Я, правда, не могу, Данко, но мне очень приятно, что ты обо мне такого мнения…
— Ну, не хочешь, как знаешь… Тогда хотя бы спой мне на прощание, мы уходим с рассветом, дорога зовёт.
— Что тебе спеть?
— Те странные песни, которые ты зовёшь «песнями старого мира». Спой мне о дороге и о любви…
С губ сорвался тихий вздох. Я ухватила за руку любезничавшую с Эльмиром цыганку:
— Скажи, как зовут скрипача?
Она будто и не удивилась вопросу:
— Это мой дед, Данко. Вы хотите поговорить с ним… Огненная дева?
Я заметила, как напряглись при этом обращении все мои спутники. Анни непонимающе посмотрела на нас.
— Да, я хочу, чтобы он сыграл для меня, — я повернулась к Анни. — Скажи, ты не будешь против, если я спою? Во мне много эльфийской крови, ты же знаешь, во всех нас есть немного огня барда…
Она кивнула, успокоившись.
Цыганка схватила меня за руку и потащила к скрипачу. Он непонимающе смотрел на нас, а я глупо улыбалась. Наши взгляды встретились, и я на миг позволила ему увидеть себя прежнюю. Когда-то он обещал, что узнает меня, сколько бы ни прошло лет. Данко тогда сказал, что видит в моих глазах вечность и звёзды, пепел и одиночество…
Музыка оборвалась на протяжной ноте… Он смотрел на меня растерянно, чуть испуганно…
— Малышка?
Я улыбнулась.
— Ты всё-таки узнал меня. Ты сдержал обещание, цыган… Сыграешь для меня?
Он растерянно провёл смычком по струнам.
— Что сыграть тебе, потерянная малышка? — тихо спросил он. — О чём сегодня ты споёшь страннику, чем утешишь его мятущееся сердце? Что за боль сегодня терзает тебя?
— Слушай меня, странник. Слушай и пусть твоя скрипка поёт со мной. Пусть звучит в этом мире песня странного, старого мира, пусть на губах стынет горечь степной полыни…
С губ потекли столь знакомые строчки, эту песню я пела тогда, прощаясь с ним и ещё не зная, что это, возможно, навсегда. Я пела о том, кого любила больше жизни…
По лазоревой степи
Ходит месяц молодой,
С белой гривой до копыт,
С позолоченной уздой.
Монистовый звон
Монгольских стремян —
Ветрами рождён
И ливнями прян.
Я пела о Лисси… Как и тогда, я пела о нём… И пела вместе со мной старая скрипка, подаренная молодому цыгану моим дедом. Молчали люди, не в силах понять и доли того, о чём кричали наши со скрипкой сердца. Хмурился Эльмир, по щекам Кито текли слёзы, а Кэс смотрел на меня так, как будто видел в первый раз.
Из кувшина через край
Льётся в небо молоко;
Спи, мой милый, засыпай,
Завтра ехать далеко.
Рассвета искал —
Ушёл невредим,
Меня целовал
Не ты ли один?
Кружилась в танце молодая цыганка, а я была уже не здесь. Я стояла среди листопада и смотрела, как уходит мой отец. Выли псы, чувствуя, как сердце моё рвётся из груди, стремится вслед за рыжеволосым мальчишкой, который уходил от нас… навсегда…
Как у двери Тамерла-
Новой выросла трава;
Я ли не твоя стрела,
Я ль тебе не тетива?
Ты — сердце огня,
Ты — песня знамён,
Покинешь меня,
Степями пленён.
Кэс перегнулся через Кито.
— Мирр, о чём она поёт? Я никогда раньше не слышал ничего подобного.
Эльф загадочно улыбнулся:
— И не мог, это песня пришла из одного из прежних миров, но поёт она её иначе, чем те барды. Она поёт о своём отце, для которого смертные были дороже её…
Кибитками лун —
В дорожный туман,
Небесный табун,
Тяжёлый колчан;
Чужая стрела,
Луна — пополам,
Полынь да зола —
Тебе, Тамерлан.
Тревожить ковыль — тебе —
В других берегах,
И золотом стыть — тебе —
В высокий курган.
А мне — вышивать
Оливковый лён,
Слезами ронять
Монистовый звон;
Обручью костра
Навеки верна —
Тебе не сестра,
Тебе не жена.
Пошатываясь, я пошла к выходу из зала, не обращая внимания на выкрики и аплодисменты. Песня закончилась, а боль только начала просыпаться… Та боль, что рвёт сердце на клочки, что заставляет царапать землю в бессильной злобе, обдирая кулаки в кровь.
Страшно отпускать дорогого человека в дорогу, невозможно жить без него, но это ничто, по сравнению с тем, что я так и не сказала ему того, самого главного… Он был моим дыханием и моей кровью… А я отпустила его, я потеряла его…
Я побежала, не разбирая дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110