Тогда носили очень высокую шпильку, а улицы были не везде асфальтированы: где-то мощеные, где-то грунтовые. Ходить было ужасно трудно. Мучил страх опереться всей тяжестью на каблук, чтобы он не ободрался о камни или землю. Ходили почти на цыпочках, переставляя ноги как журавли. Но охота пуще неволи, и, сцепив зубы от боли на вывернутых пальцах ног, зажатых к тому же еще безумно узким и длинным модным носком, мы улыбались и шли… шли… Вот на таких несчастных измученных болью ногах я и явилась домой и первым делом, сняв туфли, посмотрела на каблуки: не ободрала ли, не испортила ли их? И увидела: на шпильке туфельки было надето обручальное кольцо! Видимо, я ходила в нем долго, так как загнала его довольно высоко, и утрамбовано оно было прочно. Где, когда я умудрилась с прицельной точностью наступить на него — я не могла себе даже представить. Радости у меня не было. Кольцо меня интересовало мало, а вот тонкая кожа на каблучке была им порезана — и это была трагедия. Папа подклеил ее и, в конце концов, ничего не стало заметно. А колечко легло в шкатулку, в которой хранились мои предыдущие сувениры.Эта шкатулка была известна всем друзьям родителей. Она служила как бы вещественным доказательством моего дара «притягивать» золото. И все друзья семьи иначе как «золотой девочкой» меня не называли.Я закончила школу (с золотой медалью!) и уехала учиться в столицу. Была середина шестидесятых годов. Я жила на стипендию. Пятьдесят рублей, которые присылали мне родители, уходили в основном на оплату комнаты (30 руб.), т.к. мест в общежитии не было, да и родители очень не хотели, чтобы я там жила, считая что обстановка студенческой вольницы может оказать отрицательное влияние на мой «моральный облик». А «на квартире» меня в строгости воспитывала интеллигентнейшая старушка Виктория Никитична, которая была на постоянной связи с моими папой и мамой.Однажды я застала мою хозяйку в слезах. Она ходила в магазин и потеряла брошку — камею, окантованную тонкой золотой оправой. Мне было очень жалко Виктошу, и я подарила ей свою найденную в детстве брошку с хрусталем. А месяца через два, прощаясь со своим другом у входа в подъезд, я уронила сумочку, из которой высыпалось при падении все ее содержимое. Собирая его, я нашла под неплотно прибитым деревянным порогом камею Виктории Никитичны. Когда я принесла ей пропажу, она была так счастлива, что трудно описать. Эта брошь была для нее памятна (осталась от матери), и она чуть не задушила меня в объятиях. Потом потребовала, чтобы я забрала свою брошку. Никакие мои «обиды» и прочие хитрости не изменили ее решения. Брошка с хрусталем снова легла в мою шкатулку. А на мое девятнадцатилетие она подарила мне свое девичье тоненькое золотое колечко с бирюзой.На этот же день рождения мама моего друга, который считал себя почти женихом, подарила мне золотую цепочку. Сняла с шеи и одела на меня. В то время такие подарки может быть и делались в богатых семьях, но для советской интеллигенции, жившей от зарплаты до зарплаты и от пенсии до пенсии — это явно нельзя было отнести к ординарным событиям.Еще через год я одела обручальное кольцо и сменила фамилию.Десять лет золото не вспоминало обо мне. В то время у меня и мыслей об этом не было. Я забыла о золотом дожде юности. К побрякушкам я всегда была (и осталась) равнодушна. И, может быть, никогда бы не заметила того, что за десять лет у меня не появилось ни одной вещицы, если бы не последующие события.Прожив десять лет, мы разошлись. Винить некого — так сложилась жизнь. Я решила вернуть свою девичью фамилию. Это было нелегко. За эти годы у меня появилась целая куча разных документов, выписанных на фамилию, полученную от мужа: паспорт, институтский диплом, еще парочка дипломов (я слишком много училась, отсюда и несложившаяся семья), всяческие «билеты», и т.д. И все это надо было переделывать. Заняло это почти год.В тот день, когда я получила последнюю бумажку, закрывающую «документообменную эпопею», я купила бутылку шампанского, торт, позвонила своей подруге, и пригласила к себе «отпраздновать освобождение». После работы с полиэтиленовым пакетом, из которого торчало горлышко бутылки, я отправилась домой в набитом до отказа вагоне метро, а затем в давке автобуса. Когда дома стала распаковывать сумку с покупками, я обнаружила на горлышке бутылки золотые женские часики на тонком кожаном ремешке. Когда-то такие были у моей мамы: четырехугольные с очень выпуклым стеклом фирмы «Заря». До сих пор для меня остается загадкой, как они оказались на «шампанском». В том, что их не было, когда я выходила с работы, я уверена. И в тот момент, когда я их увидела, меня впервые в жизни посетили мистические мысли. Именно тогда я вспомнила, что десять лет жила без подарков и находок — те десять лет, что носила чужую фамилию! И точно в день, когда я окончательно от нее отреклась, я получила золотой подарок.Пришедшая через час «обмывать свободу» подруга, предложила другую версию: «Фамилия здесь не при чем. Это твой бывший так на тебя действовал. Вспомни, как он не хотел, чтобы ты писала диссертацию! Вспомни, как он злился, когда ты защитилась!» и т.п.Но жизнь опровергла ее слова. Я заболела, пришлось делать операцию. И полтора месяца меня продержали в больнице. Там меня навести мой бывший муж. Он принес фрукты, цветы, конфеты. И еще кулечек арахиса — его продавал прямо с машины, набирая совком из бумажных мешков, приезжий человек с Кавказа. Орехи были в кожуре, их осыпавшиеся чешуйки занимали половину кулька. Я попросила угостить соседок по палате. Он обошел все кровати и каждой насыпал в ладошки или на тумбочку горстку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121