Там… шатры убрать-поставить, дрова на нас, костры, обоз, уход за кормовой скотинкой и за лошадьми благородных…
– Так… – протянул он и попытался приподняться на локтях. Это ему не удалось. Но под спину и плечи тотчас же просунулись цепкие руки, потянули, приподняли, посадили… Он отдышался и попытался осмыслить ситуацию. Слава богу, то, что он должен суметь отсюда убежать и то, КАК он должен отсюда убежать, уже всплыло в памяти. Теперь оставалось только приступить к выполнению. – Почему вы сейчас здесь?
– Помочь вам хотим, милорд, – нестройно отозвался хор приглушенных голосов, – хоть как-то спасти. Вы убежите… А ежели и мы с вами… Бают, вы герцог Отсушенных земель. И бают, что ноне проклятие с них полностью снято. Мы вас, того, спасем. Но чтобы уж и вы с нами… по-божески. Наделы бы нам. На землях ваших. И милости вашей. Вы ж добрый господин. Свою жисть на муки за холопских детей! Да ни один из наших рыцарей такое б никогда! А здесь нам не жисть в последнее-то время. Священная комиссия стала ноне больно магией баловаться. А ее, магию-то, на ком же и пробовать-то еще? Вот и берут нас, как дичь – на жаркое… Тут из нас уж и костры горели, и такие прочие ужасы уделывались, что куда там тебе… Обещаешь, господин, наделы-то?
– А то як же, – сообщил он, про себя обмирая и вздрагивая от боли – встать, вернее, вздернуть на ноги себя после того, что было с ним проделано, оказалось не таким уж простым делом. Мучительным до холодного пота, до раскаленных белых искр в глазах…
– Бежим к городу. – Он нашарил раскрытой ладонью с левой стороны в волосах кровяной колтун. Размокший, к счастью, то ли от ночной росы, то ли от пота. Пальцы, распухшие и бесчувственные после пыток, не слушались. – Гребень есть?
Нашелся обломок гребня, очевидно подобранный после того, как кто-то из рыцарей выбросил пришедшую в негодность вещь. Серега знаком показал, где чесать, сипло сказал:
– Все волоски – на ладонь мне, вот сюда… – и протянул трясущуюся длань.
Вскоре горка волос, слегка шевелящаяся под предрассветным ветерком, уже лежала у него в руке. Рассвело достаточно, чтобы можно было отличить черные волосинки от пего-каштановых, его собственных. Холопы, бросавшие на него испуганно-настороженные взгляды, придвинулись ближе.
– Это что, господин… те самые заговоренные волосья? Кои в воинов обращаться могут?
– Нет, – буркнул он, – про те не знаю. Хотя здесь и они бы не помешали. Эти – с лиса-оборотня. Вложишь в рот, проглотишь, и оборотишься лисой. Затем бегом в город. Все понятно?
– Про оборотный волос мы слыхали, а то как же… Да только, господин, не надо к городу бежать. Там стража так наставлена, что мучач – и тот не пробежит. В лес надо, господин, А там, глядишь… И народец лесной вдруг да поможет. И искать нас там никто не станет, решат, что с помощью Преждеживущих ты, господин, в город перенесен, куда ж тебе еще… Да и рассветет скоро. Лес близко, а до города – бежать и бежать, и все по ровному полю среди стражи…
В лес так в лес. Главное – унести сейчас отсюда ноги. А уж потом, там, поразмыслим, пораздумываем…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
А для нас сто верст – не крюк…
Как ни странно, тело, оборотясь в лисье, сразу же ожило. Исчезли боли, ушла слабость… Рядом радостно роилась стайка таких же, как он, лисов, телом и запахами зовя его туда, к лесу. На свободу.
И они ушли. Просочились через охранение, скромное со стороны леса (ну конечно же, как иначе – ведь все враги у Священной были спереди, а сзади только свои). Стайка лисов ужами проскользнула через кусты на лесной опушке. Понеслась дальше – через лес, через лесные овраги, вглубь, подальше. Гнал инстинкт, а не сознание. Впрочем, какой мог быть у них инстинкт, они же не звери, в конце концов. Просто было у каждого из них настойчивое ощущение того, что там, позади – враги. Враги, которым вполне может взбрендить в голову и за ними погнаться, за простыми-то бедными зверями…
В какой-то момент они нашли нечто вроде убежища и остановились. Именно там Серега и пришел в себя – в неглубокой норе, то ли отрытой, то ли промытой ручьями в стене глубокого лесного оврага. Пришел в себя, лежа на боку и свернувшись калачиком на сырой земле, приятно холодившей кожу. Воздух был знойным даже здесь, в относительно затененном месте – в овраге. И, что самое приятное, лисья личина, уйдя, вернула Сереге его человеческое обличье целеньким и невредимым. Ни единой ранки не оказалось на пальцах (исколотых иглами в самом разном ассортименте – от простых холодных до сверлообразных и раскаленных). Четыре пальца на левой руке, которых палачи из Священной долго и вдумчиво лишали ногтей (сперва надрезав прямо на месте полосками, а потом сдирая их с живого тела пофрагментно – для большей результативности), сейчас сияли новехонькими ногтевыми пластинками – гладенькими и нежно-розовыми. Чудеса в решете… Впрочем, дружище-оборотень об этом так и говорил – “и буду я снова жив-здоров”. Мелочь, а приятно…
Он сел на земле, с интересом огляделся. Спутники, вместе с ним покинувшие не слишком гостеприимный лагерь Священной и Нетленной, сидели кучкой поодаль. Нагишом, как и он. Но к нему не подходили, только кидали издалека благожелательно-приветливые взгляды – мол, здрасьте, ваше сиятельство… как почивали? Ну да, он же теперь их герцог, а они – его подданные. Намерения встать и подойти к нему запросто никто из них не выказывал. Видимо, без прямого на то волеизъявления его светлости сие было недопустимо.
Он встал, смущенно прикрыл ладошкой причинное место и зашагал к ним сам. Где-то на полпути его новые подданные вскочили на ноги, так же, как и он, поприкрывались ладошками, и толпой ринулись к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106