Э-э… Благое дело сделали, милорд! Теперь наша жисть враз посветлей станет. Благодетель вы наш! Избавитель. Все расскажу, все как на духу. Энто он, баронишко поганый! Все он виноват!
– Покороче, – распорядился Серега, у которого уже скулы начинало сводить от некоторой (и отнюдь не маленькой) доли здорового отвращения. – Кратко и по делу. Сколько человек захоронено на той полянке? Как ты их убивал? Сколько денег на сегодня припрятал и где они все? И не… не юли, одним словом. Помнишь ту леди, с которой я был тогда здесь? Леди Клотильда Персивальская. Так вот, она-то, добрая и милосердная, как-то научила меня особым видам пыток. В большом количестве. Род у них знаменитый, древний, пыток накоплено немерено. И меня к этому богачеству приобщили. Так что душевно тебя прошу…
– Да, господин! – чуть ли не взвыл трактирщик. – Не… не считал я, скольких убил. Может, с десяток…
– Врет, – авторитетно высказался подошедший сзади пожилой Вези. С грохотом опустил на стол объемистую корзину, откуда ежиными иглами торчали во все стороны здоровенные кухонные ножи. Одарил трактирщика презрительным взглядом и, поворошив рукой содержимое корзины, достал откуда-то из глубины небольшой ножичек. Небольшой, но с идеально ровным и отточенным лезвием. Подошел поближе к валяющемуся на полу человеку и сказал на удивление холодно и спокойно: – Позвольте мне, сэр Сериога. Ножи у него – все как один – наточены на совесть. Часто, видно, пользовался, вонючка беззудная. Вот пусть на себе и испробует разок то, что с другими делал. У меня рука не дрогнет. Я, сэр Сериога, там еще один чуланчик нашел. Маленький такой, укромненький. Дрожишь, зверюга? Я тебе не наш господин, доброты ко всему миру не имею. Он ведь, господин наш сэр Сериога, людей не просто убивал. Или, во всяком случае, не всегда просто убивал. Там в чуланчике у него бедолага… еще жив был, когда я вошел. Прирезать пришлось, не должен человек живой такие муки испытывать…
Трактирщик на полу весь затрясся и, дергаясь, пополз, скуля и елозя по грязным доскам прикрытым лишь веревками телом. Причем двигался он не куда-нибудь, а явно по направлению к Серегиным сапогам.
– А насчет денег, господин, – так мы уже почитай что все и нашли. Уже и в тючки на дорогу увязали. Пригодится вашей светлости! Правду же он все равно не скажет – побоится. Ведь и вы озвереть можете, даже с вашим-то мягким… то есть добрым сердцем, когда все увидите да услышите. Так что, господин… Нечего с ним тут болтать. А дайте-ка вы лучше мне его на часок – на тот самый, что остался до уварения похлебки. Многого не обещаю, а все ж потешу души тех бедолаг, кои тут от рук его… страшнейшей, мученической смертью кончились!
“Долг сюзерена”, припомнились Сереге слова яростной и принципиальной в таких делах до отвращения Клоти. Слышанные, правда, им во сне, но… Все это как нельзя больше соответствовало ее взглядам и принципам – око за око, зуб за зуб. И потом… Кое-что здешним мученикам он задолжал. Неспроста, ох неспроста дверца перед ним тогда буквально сама упала. Что ж…
Он подумал еще с минуту:
– Как сюзерен этих земель и властитель, облеченный, как я тут недавно понял, правом судить и казнить… Объявляю я волю свою! Вы, бывшие смерды Священной комиссии, должны свершить сей суд по справедливости и ради упокоения несчастных душ. И… Нам все равно требуется передышка. Вот мы и передохнем. Задержимся тут ради такого справедливого дела. – Он сделал паузу, потому что в животе ощутимо захолонуло и по пищеводу вверх пробежала рвотная судорога. Нет, нельзя вдумываться и представлять, на что он обрекает живого человека… или это даже нужно? Ведь это его решение, его воля… и его грех. Ему и отвечать – да вот хотя бы перед самим собой. – И пусть смерть его будет тяжелой. И деньги несчастных жертв его повелеваю разделить между собой. Пусть, поскольку вам предстоит выступить палачами в сем деле, не я буду вашим… так сказать, нанимателем и работодателем, а именно те несчастные, что были убиты здесь этим гадом. Пусть это будет их месть своему убийце. Таков мой суд, таков мой приговор, отменить который да не дерзнет никто, кроме самого Всевышнего! Всем, включая и Его, минута на обжалование.
Он выдержал паузу, с некоторым страхом покосившись на потолок – а вдруг ТАМ будут все-таки против, и ка-ак разверзнутся над ним хляби небесные, и ка-ак дастся ему оттуда да по шее…
Трактирщик, гнида, тоже, червяком елозя по полу, с вящей надеждой впился взглядом в потолок. Надеялся, мерзавец, но на что? Что сверху, прямо через крышу, спустится сам Всевышний к нему на подмогу?
– Приступить, – царственно, опять-таки и в этом подражая леди Клотильде, обронил Серега.
– Слушаюсь, господин наш справедливый герцог, – тут же поклонился ему Вези и, клещом вцепившись в трактирщика, радостно поволок его к ближайшей двери.
Двое-трое, повинуясь приказу Вези, остались с ним. Остальные убежали поучаствовать в казни. “Хорошо ли я сделал, – уныло размышлял Серега, вместе с оставшимися перебирая и сортируя местный кухонный инвентарь, которому предстояло стать их оружием – за неимением ничего другого, более подходящего для этого. – Я подменил правосудие местью, – печально крутилось у него в голове… И пес разберет, насколько это справедливо. Правосудие, с другой стороны, зачастую бывает вообще всего лишь насмешкой над пострадавшими жертвами. Так что…”
Спустя некоторое время его помощники поменялись. На смену им прибежали другие. Сварилась похлебка, бывшие смерды по очереди – сменами – откушали ее. Прибежал смененный со своего поста Теллек, кинул на Серегу влюбленный взгляд, наскоро похлебал из громадной миски и тоже убежал поучаствовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106