- Он не идиот, - крикнула Кореянка Хо из ванной, когда они поднялись на минуту домой, чтобы оставить Канарейку и переодеться, - не животное, не придурок лагерный. - Не частный предприниматель, - сказала Марина, - по крайней мере, не только. - Совсем не такой, как на фотографии. Я думала, он строитель. Они посмотрели друг на друга. Марина отвернулась к зеркалу и вставила в ноздрю еще одно серебряное колечко. - Он бандит, - сказала она небрежно,- обыкновенный. Ты действительно хочешь на эти собачьи бои? Она кинула в рюкзак еще несколько дисков. - Он кекс. - подытожила Кореянка Хо, завязывая шнурки. - А что? Я их никогда в жизни не видела. Они приехали, когда уже окончательно стемнело. Лимузин остановился на просторной заасфальтированной стоянке, среди производственных безоконных построек, из-за которых виднелись туманные черные пятна низкорослых тополей. Вдалеке, над входом в один из складов, висела желтая бабочка света, приколотая над железными дверями бриллиантовой булавкой ночного фонаря. Посередине просторного пакгауза, на утоптанном земляном полу была устроена невысокая деревянная загородка, огораживающая квадрат размером приблизительно три на три метра. Загородка была плотно окружена толпой мужчин. Из толпы доносились возбужденные крики, ругань, смех. В середине квадрата неистово грызлись две южнорусские овчарки. У одной из них была разорвана щека и кровь ветвистыми струйками стекала по плечу и по передней ноге. У другой на боку виднелись три красные параллельные царапины. На возвышении, за небольшим канцелярским столом сидел пожилой мужчина в нарукавниках. На столе стояли две коробки, оклеенные зеленой бумагой. Высоко под потолком висели плоские складские лампы. Марина и Кореянка Хо стояли в стороне, на куче мешков. По помещению ходили люди, некоторые подходили к небольшой стойке, на скорую руку установленной у стены, за которой толстый небритый татарин со шрамом, наискосок пересекавшим лицо, торговал пивом, водкой и сигаретами. Бритый наголо парень с заплывшими глазами, в кожаной куртке и с массивными золотыми перстнями на пальцах подошел к Марине. - Девчонки, пива хотите? - спросил он простуженным, заранее равнодушным голосом. - Нет, спасибо, - вежливо ответила Марина. - А что так? - нахмурился парень. - Отойди, - лениво вмешался телохранитель. - Ты кому это сказал, бык? Парень, как бы нехотя, ткнул себя пальцем в грудь, оборачиваясь к телохранителю. - Мне?! К ним подошел удовлетворенно улыбающийся Харин. В руке он держал пачку денег. - Ну как, нравится? - спросил он, не обращая внимания на бритого парня. Я выиграл. Хотите, научу на кого ставить нужно? В этот момент из толпы послышались громкие гортанные крики на непонятном языке. Все обернулись в сторону загородки. Толпа расступилась. Два человека в спортивных костюмах и меховых шапках вывели из толпы мужчину с порезаннвым лицом. Другой мужчина кричал что-то ему вслед, держа в руке нож. - А вы на балет ходили когда-нибудь? - спросила Марина. Она оглядывалась по сторонам, стараясь отыскать бритого парня, который во время этой короткой суматохи куда-то бесследно исчез. - Нет, - сказал Харин растерянно. Он сложил пачку пополам и сунул ее в карман брюк, - я бы с удовольствием сходил, честное слово. Не с кем. Кореянка Хо слегка толкнула Марину локтем и показала глазами вниз. Бритый парень, упираясь ладонями в землю, нетвердо стоял на коленях около мешков, прямо у нее под ногами и озадаченно тряс головой. Носком начищенного ботинка, жестом родителя, подталкивающего ребенку мячик, телохранитель аккуратно стукнул парня по руке и парень, проехавшись лицом по мешковине, окончательно упал на пол. - А одному как-то неудобно, - виновато закончил Харин. Секунду спустя, - потому что полтора часа, которые понадобились им, чтобы, перекусив по дороге в японском ресторане, доехать до оперного театра, купить билеты и выпить по бокалу шампанского в буфете перед началом "Жизели", это тоже была секунда, только большая, планетарная, - они уже сидели в креслах первого ряда мариинского партера. Марина плохо разбиралась и давно не была в балете и стук шагов по паркету сцены поначалу раздражал ее, однако необыкновенный свет, пудривший лица и плечи танцоров тончайшей матовой пылью, прозрачный многослойный пейзаж с небом, золотящимся позади неподвижных искусственных деревьев, изящество, с которым танцовщица смиренно склонялась перед принцем, оркестровая симфоническая повелительность, - все это быстро заворожило ее, почти как собачья грызня два часа тому назад, с той только разницей, что грубое и жестокое зрелище захватывало мгновенно и почти сразу же вызывало отвращение, тогда как танец, музыка, театр привлекали ее постепенно, как бы нехотя, как притягивает профана таинственный церковный обряд, с тем, чтобы поглотить впоследствии полностью, - и уже через пятнадцать минут после начала она, вместе с Кореянкой Хо, безвозвратно сбежавшей в раннем детстве из пятого класса Вагановского училища и побывавшей однажды на этой сцене в качестве девочки в толпе в "Чио-Чио-сан", наблюдала, не отрываясь, необъяснимо красноречивую трагедию танца. Харин тоже глядел на сцену во все глаза, поверяя иногда программкой житейский смысл всей этой красивой и загадочной суеты. Как будто в ответ на осторожно-требовательное оркестровое вступление телефон в кармане у Харина внезапно и отчетливо прочирикал два раза начало соль-минорной симфонии Моцарта. Марина неподвижно застыла в кресле, Кореянка Хо едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Харин вытащил трубку из кармана и нажал на кнопку. - Да убей ты его на хер, - сказал он после паузы негромко и внятно, - и его и всю эту кодлу еврейскую вместе с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81