Она подумала, оглянулась, протянула руку и аккуратно приставила пистолет к марининой голове. - Отлично знаю, - закончила Вера, с удовольствием надавливая стволом. Марина слегка отвела голову. На лбу у нее обозначилась бледно-розовая двойная окружность. - Ни на кого нельзя положиться, правда? - ласково спросила Вера, заглянула Марине в глаза и неожиданно зябко поежилась. В спину ей, прямо в нежный, поросший пепельным пухом холмик позвонка над застежкой бюстгальтера уперся ствол помпового ружья, добытого Темой из-под ванны. - Брось пистолет, - попросил Тема миролюбиво. - Было у вас что-нибудь? - беспомощно спросила Марина. Вера и Тема заговорили одновременно. - Конечно было, - сказала Вера ядовито. - Все было. Сначала стоя в ванной, потом на кухне, сидя, на столе, потом лежа, потом боком, потом валетом, потом вместе с собачкой, а потом посудным ежиком для полного счастья. - Конечно не было, - сказал Тема испуганно. - Ничего не было. Это правда моя сестра двоюродная. Она из Воронежа вчера приехала. Я ее встретил на вокзале и мы зашли к нам кофе попить, пока метро не откроется. Она у тети Эллы остановилась. Она просто ванну собиралась принять с дороги. Я ее пальцем не трогал. Честно. Вера обернулась и презрительно покосилась на него через плечо. - Кавалер, называется, - сказала она. - У нее муж контр-адмирал, - добавил зачем-то Тема. - Тогда чего ты ждешь? - донесся из комнаты отчаянный маринин голос и Тема сразу же нажал на спуск. Помповое ружье у него в руках испуганно отпрыгнуло от вериной спины, изрядная круглая дыра в которой образовалась, казалось, еще до выстрела, и Вера молча, как сломанная кукла, повалилась на пол с пистолетом в руке. Когда она упала, Тема увидел перед собой забрызганную кровью Марину. Марина мрачно смотрела на него. - Я тебе стихи сочинил, - извиняющимся тоном сказал Тема и свободной рукой достал из кармана аккуратно свернутый рулончик туалетной бумаги, - Всю ночь работал, - добавил он. Марина скептически промолчала. - Честно, - сказал Тема безнадежно. Он бросил рулончик Марине. Рулончик ударился о маринин живот, упал, покатился, разматываясь, по полу и остановился, наткнувшись на опрокинутое верино лицо. Они вместе понаблюдали за рулончиком и снова посмотрели друг на друга. Марина поморщилась, подумала, покосилась в зеркало, наклонилась, подняла свободный конец бумажной ленты и недоверчиво прочитала первую строчку. Тема беззвучно поставил ружье в угол. В этот момент из кухни послышался приглушенный звонок радиотелефона. Сначала засигналила одна трубка. За ней другая, потом третья, четвертая, они все запели на разные лады, словно пытаясь договориться о чем-то с уличными, притихшими было птицами. Младенец на кровати пошевелился, чмокнул раз губами, открыл сонные глаза и негромко просительно захныкал. Машинально сворачивая рулон, Марина быстро присела на край кровати, аккуратно подхватила сына на руки, поднесла к голой груди и принялась кормить. Тема засмотрелся на нее. Утренний неотчетливый свет нежно обволакивал ее и продолговатый, отразившийся в зеркальном фацете блик наискосок пересекал младенческое лицо, задевая краем агатовый завиток неправдоподобно маленького уха, и волнистой чертой поднимался вверх по ее идеально очерченному плечу. - Ладно, - сказала она негромко, - собирайся. А то не успеем.
Глава 11
В церкви было сумрачно и прохладно, как в аквариуме, и пахло свечами и антикварным магазином. - Волнуешься? - с любопытством спросила Марину Кореянка Хо. - Ужасно, - сказала Марина, отдала ей Иосифа и стала поправлять фату, округлым классическим жестом высоко заводя за голову руки в кружевных белых перчатках. Она чувствовала необъяснимую гордость, как будто венчание, которое само по себе, в религиозном смысле она в грош не ставила, было исключительно ее заслугой, более того - ее собственным изобретением. Как будто она сама придумала все эти пыльные колонны и пилястры, ангелов с позолоченными крыльями, разнообразно и щедро костюмированных священников, густые, зеленовато-серые кущи за окном, Тему, маму, Антона, Кореянку Хо и самого Бога с симпатичной старомодной торжественностью выглядывающего сквозь витраж из-за алтаря. Она сама ощущала себя в этот момент создателем и единственная ее забота сейчас была осторожность - не погубить все в последнюю секунду неловким движением, не переусердствовать, дать деловитому времени, как подмастерью, самому закончить неожиданно складывающийся шедевр. - Я тоже, - сказала Кореянка Хо и поежилась. Иосиф сонно моргнул. - Подожди, - сказала маринина мама, - ты все испортишь. Дай я. Марининой маме было сорок два года, она была музыкальный редактор в нотном издательстве и бывшая, прошедшая через многочисленные литературно-художественно-музыкально-сценические попойки, алкоголичка. После длительного и успешного лечения она выглядела много старше своих лет. Лицо у нее было слегка циничное, замкнутое, и темные глаза смотрели выжидательно, без особого интереса. - Не волнуйтесь, Ада Николаевна, - сказала Кореянка Хо. - Ты язычник, - сурово сказала маринина мама, неодобрительно покосившись на Кореянку Хо. - Тебе все эти таинства все равно, что туристу Эрмитаж. Смотри и поражайся. - А почему, - спросила мстительно Кореянка Хо, - у вас, у православных, в церкви никогда никого народу нет? Маринина мама огляделась по сторонам. Две старушки, поддерживавшие одна другую выходили через яркий застекленный тамбур на паперть. Служка в черном халате выковыряла огарки свечей из дальнего кандила и тоже вышла боковой дверью в сад. Продавщица в ларьке поправляла расставленные по полкам новенькие иконы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81