Впрочем, агентство все равно ничего не могло с ней поделать: по закону оно было обязано разбирать все поданные заявления. Далее – сотрудница социальной службы, которой было поручено разбирательство дела Мастерса, уже привлекалась к дисциплинарной ответственности за неуместное рвение, проявленное в расследовании деликатных дел, и считалась малокомпетентным работником, хотя по обычным причинам ее и не могли выгнать с работы.
Конкретное обвинение – хотя и не предъявленное формально – гласило, что Мастерс гнусно приставал к собственной дочери летом, когда та перешла в четвертый класс. Мастерс напряг память, и у него родилась идея: он нашел в архиве свои старые погашенные чеки и раскопал свои отчеты, и обнаружилось, что все то лето его дочь провела в лагере в Монтане, а когда в августе вернулась домой, Мастерс был в командировке в Германии и вернулся из нее только после начала занятий в школе.
Он не мог видеть дочь тем летом.
Врач-психиатр, наблюдавший Мастерса, счел значительным фактом то, что его дочь определила сексуальное преследование тогда, когда его не было и быть не могло.
Он сделал вывод, что ощущение покинутости и одиночества трансформировалось в ложное воспоминание о сексуальном унижении. Мастере объяснил это жене и дочери; они выслушали, согласились с тем, что, по-видимому, ошиблись в датах, но остались уверенными, что преследование имело место.
Тем не менее факты несовпадения в летнем расписании вынудили государственные органы прекратить расследование, и «МикроСайм» восстановил Мастерса на работе. Но Мастерс пропустил очередное повышение, а у сотрудников осталось смутное предубеждение по отношению к нему. Его карьера была окончательно испорчена. О восстановлении семьи не могло быть и речи, жена уже подала на развод. Младшую дочь он больше никогда не видел. Старшая же дочь, оказавшись в собственной семье между двух враждующих групп, со временем стала приезжать все реже и реже. Мастерс жил один, пытаясь как-то наладить свою жизнь, пока с ним не случился инфаркт, чуть не уложивший его в могилу. После выхода из больницы он еще встречался с немногими друзьями, но стал нелюдимым, слишком много пил, был невнимателен к собеседнику. Его стали избегать. Никто не мог ответить на терзавший Мастерса вопрос: что ж он сделал не так, что нужно было сделать, чтобы избежать всего происшедшего?..
Избежать этого, конечно, было невозможно. Во всяком случае, не в наше время, когда вина мужчины априори считалась доказанной, какого бы сорта ни было обвинение…
Между собой мужчины частенько поговаривали, что неплохо бы разок привлечь ту или иную женщину к ответственности за фальшивое обвинение, за те неприятности, которые оно за собой повлекло. Но это были просто разговоры, и со временем мужчинам пришлось приноравливаться к новым нормам поведения. Каждый твердо знал несколько правил: не улыбайся детям на улице, если только рядом не идет жена; не прикасайся к незнакомому ребенку; ни на минуту не оставайся с ребенком наедине; если ребенок приглашает тебя в свою комнату, соглашайся только в том случае, если тебя будет сопровождать еще кто-нибудь из взрослых, лучше женщина; на вечеринках не позволяй маленьким девочкам залезать к тебе на колени; даже если она захочет это сделать, мягко отодвинь ее в сторону; если при каких-то обстоятельствах случайно увидишь обнаженного мальчика или девочку, немедленно отведи взгляд в сторону, а лучше всего поскорее уйди.
Желательно соблюдать эти правила и при общении с собственными детьми, поскольку, если отношения почему-то испортятся, любое лыко пойдет в строку, и все ваше прошлое будет тщательно изучаться в невыгодном свете: «Ну, он всегда был таким нежным отцом – возможно, даже слишком нежным…» Или: «Он так много времени проводит с детьми… Постоянно ходит за ними по всему дому…»
Этот мир ограничений и постоянной угрозы наказания совершенно незнаком женщинам. Если Сюзен увидит на улице плачущего малыша, она сразу возьмет его на руки – автоматически, не раздумывая. Сандерс никогда не посмеет этого сделать. Не в наше время.
Ну и, конечно, подобные правила существовали и в бизнесе. Сандерс знавал мужчин, которые старались не ездить в командировки вместе с сотрудницами, а если не было выхода, то не садились рядом с ними в самолете. Многие никогда не подсаживались к женщинам-коллегам в баре, чтобы выпить по глотку после работы – если только не присутствовал кто-нибудь еще, кто мог бы впоследствии свидетельствовать в их пользу: Сандерс всегда считал, что подобное поведение граничит с паранойей. Сейчас он уже не был в этом уверен.
Гудок парома отвлек Сандерса. Он поднял глаза и увидел черные контуры Колмановских доков. Темные тучи продолжали низко висеть над городом, обещая дождь. Сандерс встал, затянул пояс плаща потуже и пошел по трапу к своей машине.

* * *

По дороге в третейский суд Сандерс на пару минут заскочил к себе в кабинет, чтобы прихватить кое-какие документы, касающиеся работ над «мерцалками», полагая что они понадобятся ему для работы. Не без удивления он увидел у себя в приемной Джона Конли, о чем-то разговаривавшего с Синди. Было пятнадцать минут девятого.
– А, Том! – сказал Конли. – Я как раз пробую назначить встречу с вами. Синди сказала, что вы сегодня очень заняты и что, возможно, вас не будет в кабинете большую часть дня.
Сандерс посмотрел на Синди. Лицо секретарши было напряженным.
– Да, – подтвердил он, – во всяком случае, утром.
– Ну, мне достаточно пары минут…
Сандерс жестом пригласил гостя в кабинет. Koнли прошел вперед, и Сандерс прикрыл за ними дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127