Муза Пегасовна отвесила благородный поклон в сторону генерала, тот растроганно поцеловал ей руку.
- Надо ли нам, гражданам России, живущим на одной восьмой части суши, знать иностранные языки? - торжественно спросила она у зала, ловившего каждое ее слово. И сама ответила: - Надо! Но, прежде чем штудировать английский или японский, следует научиться полноценно изъясняться на своем родном языке. Может ли губернатор, не умеющий ясно выражать свои мысли на русском языке, быть губернатором? Представляете, в какие коллизии он может ввергнуть область! Так что, если губернатору, - Муза Пегасовна сделала жест рукой в сторону генерала, - положен по протоколу переводчик, у него будет переводчик!
На последних словах своей пламенной речи Муза Пегасовна махнула залу рукой, и он, послушный ее воле, бурно и страстно зааплодировал. На волне публичного признания она села к роялю. Затихшая аудитория вздохом расположения откликнулась на первые аккорды, летящие в зал из-под прекрасных Музиных рук.
- Споемте, друзья, - обратилась Муза Пегасовна к собравшимся.
- Ведь завтра в поход, - облокотясь на крышку рояля, с улыбкой продолжал генерал.
- Уйдем в предрассветный туман, - пели генерал и его Муза. - Споем веселей, пусть нам подпоет...
- Седой боевой капитан, - хором Пятницкого слаженно грянул зал.
- Прощай, любимый город, уходим завтра в море. И ранней порой, мелькнет за кормой знакомый платок голубой.
На этих словах Муза кивком приглашает генерала присоединиться. Следуя приглашению, генерал элегантно делит с ней стул и клавиатуру. От их игры в четыре руки, когда он - на басах, она - в скрипичном диапазоне, когда их руки летают над клавишами, перекликаясь нотами, народ восторженно стонет.
"Да, с роялем Муза в яблочко, - думаю я. - Ну кто теперь, после того как Тимофей Георгиевич продемонстрировал свое умение музицировать, посмеет назвать его необразованным солдафоном?" Не знаю, как другие, но человеку, играющему на фортепиано, я ставлю зачет автоматом по всем другим предметам. Даже знание сора, из которого выросла нынешняя музыка, не лишает меня удовольствия делить коллективное ликование.
Не прекращая петь, Муза оставляет рояль на попечение генерала и направляется к центру сцены, вдохновенно дирижируя поющим электоратом. Вверху над ней, как символ венценосности, горит сотней лампочек огромная восьмиярусная люстра. Словно понимая это, Муза Пегасовна нет-нет, да и бросает взгляд под самый потолок.
Я только успеваю подумать, что Муза, прочувствовав ситуацию, складывающуюся в пользу генерала, уже позирует для фото- и кинокамер, фиксирующих победу, потому и голову задирает: ведь именно такой ракурс наиболее выгодно отражает шею и другие коварные места женской наружности как светящаяся громадина поползла вниз.
Нет, люстра не рухнула, не вломилась в сцену и размахивающую руками Музу, не взорвалась на глазах онемевшего зала гирляндой осколков. Она медленно, с точностью снайпера сжимала пространство между собой и Музой, стоящей на ее пути.
И так же медленно, словно угроза нависла не только над Музой, истлела песня, лишь генерал продолжал бить по клавишам. И от этого все происходящее за его спиной наполнялось ужасом. Кто-то сдавленно ойкнул. Генерал обернулся. В безмолвии, словно это не лучший дворец города, а пустыня, лишь раздавался скрип троса, скрип отчетливый, до зябких мурашек; трос скрипел, быстрее и быстрее раскачивая люстру и повергая ее вниз.
И когда сноп света, направленный падающей восьмиярусной кометой, сжался до маленького круга, за пределами которого - тьма, а внутри уже едва помещалась Муза, когда круг вот-вот разрешится точкой, генерал бросился, опрокинув стул, - как-то неловко, спиной, но отчаянно - к Музе в красном полыхающем костюме, чарующей и трагической от близости опасного светила, и вытолкнул ее из опаленного круга.
От последовавшего за его резким броском режущего стеклянного грохота я в ужасе закрываю лицо ладонями, Лелик прижимает меня к своему плечу. Я не хочу открывать глаза, я не хочу видеть, что стало с Музой Пегасовной и генералом после того, как на них упала люстра.
- Вака, ты что? Вот дурочка! - трясет меня Лелик, отнимая мои руки от лица. - Вака, открой личико, все живы.
По тому, как он нервно смеется и совершенно необоснованно целует меня то в макушку, то в лоб, я понимаю: Лелик напуган не меньше меня.
Люстра теперь мирно качается на тросе у самой сцены, на излете, но все же она пометила лоб того, кто метит в губернаторы. С перевязанной бинтом, на котором проступает кровь, головой генерал - герой всех героических эпосов, да и только.
Сцена уже заполнена людьми, Муза Пегасовна принимает комплименты по поводу ее самообладания под падающей люстрой, генералу оказана первая медицинская помощь. И вместе - восторги всех и каждого. Нет в зале ни одного равнодушного, неспособного оценить поступок настоящего мужчины Тимофея Чуранова, спасшего на глазах у всего честного народа любимую женщину Музу Пегасовну.
Безоглядно и доверчиво, словно под Новый год, люди верят в любовь и благородство. Невесть откуда на сцене появляются ящики с водкой, и все как одна семья, все как родные, плача и смеясь одновременно, поднимают тосты, главный из которых "Горько!", и уж потом - "За губернатора".
Сквозь праздничность толпы, будто сегодня новогодний карнавал, мы с Леликом протискиваемся к Музе и генералу. Кармен с энтузиазмом целует нас, генерал наполняет стаканы водкой.
- За люстру! - произношу я тост. - Если б ее не было, то следовало бы придумать.
- Тогда за газировку, которой ты меня окатила. - Генерал трогательно обнимает Музу за плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77