Слова молитвы, той, что так и не помогла Тресси над могилой матери, теперь сами собой пришли ей на уста. Она всего лишь молила о помощи, мало надеясь на то, что там, наверху, услышат ее слова. Она всего лишь просила дать ей сил выдержать новое испытание. Господь свидетель, их и так слишком много выпало на долю той, кому едва сравнялось семнадцать!Сделав еще один судорожный вдох, Тресси пошире расставила ноги и навела тяжелое ружье в спину всадника.– Не двигайся! – крикнула она и сама удивилась тому, как твердо прозвучал ее голос.– Я и рад бы, да не могу, – едва слышно отозвался чужак. В его голосе, сиплом от усталости, все же явственно ощущалась решимость. – Ты бы помогла мне, а? Чертовски неохота падать, а я, похоже, вот-вот грохнусь.Облегченно вздохнув, Тресси прислонила ружье к стене хижины. Бояться нечего – этот человек сейчас слаб, как новорожденный котенок. Хотя саму Тресси никак нельзя было назвать слабой, незнакомец, соскользнув с седла в ее объятия, едва не свалил ее с ног. Вначале девушка вообще сомневалась, что им удастся добраться до хижины. Ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, а от чужака вообще проку было мало. Ноги он, конечно, кое-как переставлял, но на самом деле Тресси почти тащила его на себе. При каждом шаге он глухо стонал. Голова Тресси оказалась у него под мышкой, и девушка задыхалась от едкого запаха пота. Похоже, этот парень не мылся целую вечность.Кровать с сенником в дальнем углу хижины оказалась вдруг немыслимо далеко от порога. Измерив расстояние взглядом, Тресси чуть не взвыла от отчаяния, но все же кое-как добралась. Она свалила на сенник обмякшее тело чужака и, не обращая внимания на его жалобный стон, сама почти рухнула в кресло-качалку, стоявшее между кроватью и очагом. Это было мамино кресло – единственная вещь, которую им удалось прихватить с собой, когда они покидали Миссури. Сидя в этом кресле, Тресси словно погружалась в любящие объятия той, что уже никогда не обнимет ее наяву.Запах готовящейся еды привлек ее внимание, и лишь сейчас она вспомнила, что еще утром поставила котелок с похлебкой на огонь – как раз перед тем, как у мамы начались схватки. Потом Тресси уже не могла отойти от нее. С тех пор у нее во рту не было ни крошки. Едва волоча ноги, девушка добралась до очага и налила себе из котелка полную миску. Затем она села прямо на пол и принялась с наслаждением глотать жидкое варево с редкими кусочками картошки, капусты и тыквы.– А можно и мне хлебнуть? – донесся из угла едва слышный голос.Тресси вновь наполнила миску и протянула чужаку. Тот кое-как сумел приподнять голову и взял миску одной рукой. Но поднести ее ко рту у него уже не хватало сил. Тогда он ниже нагнул голову и попытался лакать по-собачьи. Тресси встала на колени и дрожащими руками поднесла миску к самым губам незнакомца, чтобы он мог пить как следует. Похлебка тонкой струей потекла по небритому подбородку, но кое-что попало и в рот.– Ну и чудная парочка, – пробормотала Тресси. – Даже не разберешь, кому из нас больше досталось.Чужак шумно втянул в себя последнюю каплю похлебки и с едва слышным вздохом уронил голову на сенник. Судя по неровному редкому дыханию, он то ли сразу заснул, то ли впал в беспамятство. Тресси больше ничем не могла ему помочь – она должна была отдохнуть. Сколько, в конце концов, способен вынести один человек? Она должна отдохнуть! Рубашка на плече незнакомца почернела от запекшейся крови. Либо он так и умрет здесь, на маминой постели, либо продержится до тех пор, пока не проснется Тресси.Прежде чем окончательно впасть в забытье, девушка, двигаясь как в тумане, принесла снаружи ружье. Вынув капсюль, она спустила курок и поставила на место главное свое достояние. Каждая клеточка ее тела вопила, требуя отдыха. Тресси растянулась на тюфячке, прямо на земляном полу – и тут же провалилась в сон. * * * Косой лучик утреннего солнца прошмыгнул в окошко и теплой лапкой тронул щеку Тресси. Спала она так крепко, что, проснувшись, не сразу вспомнила о чужаке. Тресси открыла глаза, увидела его и вздрогнула при мысли – а может, он уже пришел в себя и только притворяется, готовый броситься на нее. Впрочем, она тут же выбранила себя. Что за глупости?! Потрогав ладонью лоб спящего, она убедилась, что незнакомец покуда жив. Правда, у него явно начался жар – должно быть, от раны в плече.Не отнимая руки, Тресси разглядывала незнакомца. Он был изможден, почти костляв – и все же красив какой-то дикой, суровой красотой. Прямой нос, четко вылепленный лоб, длинные черные ресницы полукружьями лежат на высоких скулах. Длинные волосы покрыты дорожной пылью, но все равно видно, что черны, как вороново крыло. Похоже, в его жилах течет индейская кровь.Чужак шевельнулся – и Тресси торопливо отдернула руку, испугавшись, что он проснется и застигнет ее врасплох. Напрасный страх – он всего лишь заворочался во сне. Рука его лежала у него на груди. Под ногтями чернела грязь, но сами ногти были аккуратно подстрижены, тонкие сильные пальцы – жесткие от мозолей. Тресси поймала себя на том, что рада, что чужак ночью не умер.Взяв ведро, девушка вышла во двор, залитый опаловым сиянием ранней зари. Порывы утреннего ветра закручивали возле самой земли пыльные воронки, и тонкий слой пыли оседал на коже. У колодца Тресси стянула с себя жесткую от пота одежду и облилась ледяной водой из ведра, вымыла с мылом из корня юкки свои коротко остриженные волосы. Утреннее солнце скоро подсушит их, и в густых прядях заиграют золотисто-рыжие огоньки, которыми Тресси когда-то так гордилась. Она помнила, как рассердился отец, когда в первое же лето жизни в прериях, жаркое и изнурительное, она сама остригла свои длинные косы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101