..».
Недаром Мерзляков был дружен с театральными де­ятелями, с которыми постоянно встречался и в Обще­стве любителей российской словесности, председателем которого одно время был, и в домашнем театре Ко­кошкина, где блестяще читал публичные лекции. Об этих лекциях Кокошкин говорил Аксакову: «...ничего подобного Москва не слыхивала».
В то время, когда еще не был построен Боль­шой театр, особенное значение для культурной жизни Москвы имели концерты и театральные представления в частных домах, таких, например, как дом Кокошкина. Здесь ставились интересные спектакли с участием са­мого Федора Федоровича, проходили концерты, на ко­торых нередко звучали песни и романсы Мерзлякова и Кашина.
Мерзляков, нечасто посещавший светские гостиные своих знакомых, в доме Кокошкина чувствовал себя легко. Здесь, вне стен университета, в свободной теат­ральной атмосфере, он, вероятно, ощущал себя больше поэтом, нежели ученым мужем. Он покорял слуша­телей бесконечными экспромтами, на которые был ве­ликий мастер, стихами, рождавшимися мгновенно, вдруг и тут же сразу, без помарок, ложившимися на бумагу. И знаменитая его песня «Среди долины ровныя...» также родилась как блестящий экспромт.
Песню эту распевали в России от Москвы до Енисея. Она была настолько распространенной и близкой мно­гим, что мало кто задумывался об авторе, написавшем слова и этой прекрасной песни, и других, также зачис­ленных в разряд народных.
Песня была создана в 1810 году, лучшее для Мерзлякова время, когда он мечтал, увлекался, строил пла­ны и верил в их осуществление. В ту пору он подру­жился с дворянским семейством Вельяминовых-Зерно­вых, где все любили его за талант, доброту, необыкно­венное простодушие и природную беспечность.
Обычно летние месяцы это семейство проводило под Москвой, в сельце Жодочах, куда часто наведывался Мерзляков, питавший нежные чувства к А.Ф. Вельяминовой-Зерновой.
И вот в один такой приезд, как рассказывает М.А. Дмитриев, поэт растрогался оказанным ему при­емом, стал жаловаться на свое одиночество, а потом вдруг взял мел и на открытом ломберном столе напи­сал сразу почти половину песни.
Но в этой легкости, поспешности таился и недоста­ток: стихам Мерзлякова порой не хватало мастерской шлифовки.
В то же время как ученый-теоретик, как литератур­ный критик Мерзляков был весьма взыскателен и строг. Движимый любовью к литературе и обладая вы­соким художественным вкусом, он не боялся высказы­ваться напрямик и не слишком заботился об авторском самолюбии.
Аксаков рассказывает, как однажды на литератур­ном вечере Кокошкин читал свой перевод «Мизантро­па», желая, по видимости, услышать замечания. Критика одного из гостей, М.Т. Каченовского, была очень мягкой, умеренной, чего никак нельзя было сказать о высказываниях присутствовавшего на вечере Мерзлякова, который «нападал беспощадно на переводчика». Кокошкин, выведенный из терпения его бесконечными замечаниями, слышавший их не в первый раз, «поло­жил рукопись на стол, очень важно сложил руки и ска­зал: «Да помилуйте, Алексей Федорович, предоставьте же переводчику пользоваться иногда стихотворной вольностью».
На это Мерзляков возразил, что стихотворная воль­ность заключается, мол, в том, чтобы писать хорошо. Все присутствующие, услышав столь прямой ответ, одобрительно засмеялись.
Поведение Алексея Федоровича в данном случае дает представление о его характере - горячем, откры­том, о его серьезном, глубоком отношении к литера­туре.
«Но едва ли кто больше Мерзлякова пользовался так называемой стихотворной вольностью, в которой он так резко отказывал Кокошкину, - пишет Аксаков, - особенно в своих переводах Тасса, из которых отрывки он также иногда читывал у Кокошкина... и никто, кро­ме Каченовского, не делал ему замечаний, да и те были весьма снисходительны».
Заканчивает свой рассказ об этом эпизоде Аксаков такими словами: «Нет, однако, никакого сомнения, что перевод Кокошкина много обязан своим достоинством, правильностью и... чистотою языка строгим замечаниям Мерзлякова».
Далее Аксаков вспоминает, как сам слушал лекцию Мерзлякова, в которой тот анализировал «Дмитрия Донского» В.А. Озерова и вновь высказывал строгие и справедливые замечания. Но слушатели не желали соглашаться с таким разбором трагедии, он им казался пристрастным и даже недоброжелательным. Дело в том, что стихи Озерова после наскучивших трагедий Сумарокова и Княжнина нравились публике и она не желала выслушивать «несправедливые» замечания «ученого педанта». Естественно, что публика была в неистовстве от того, что с кафедры кто-то «смеет назы­вать стихи по большей части дрянными, а всю траге­дию - нелепостью...».
Несмотря на многообразие литературной и научной деятельности - поэт, переводчик, профессор - препода­ватель русской словесности, ученый-историк, - наибо­лее заметный след Мерзляков оставил, пожалуй, как автор песен.
Его вместе с композитором и собирателем фолькло­ра Данилой Никитичем Кашиным (позднее Кашин со­стоял капельмейстером при Большом Петровском теат­ре - А. С.) можно считать родоначальниками жанра русской песни.
«Как поэт он замечателен своими лирическими сти­хами, особенно русскими песнями, в коих он первый умел быть народным, как Крылов в своих баснях», - писал о нем М.А. Максимович в 1831 году.
На чрезвычайную распространенность мерзляков­ских песен указывал и Н.А. Полевой в «Московском телеграфе»: «Песни А.Ф. Мерзлякова потому еще бо­лее вошли в народный быт, что они извлечены из про­стонародных песен».
И на самом деле, многие песни Мерзлякова, особен­но те, музыка к которым написана Кашиным, прямо восходили к фольклорному тексту, а некоторые даже и начинались точно так же, как народные песни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48