– всхлипнула Дуня, крепче припав к его груди.– Ну, полно, что ты… – растерянно пробормотал Кольцов. – Да не терзайся так… эх, мать честная!– Сердце, Алешенька, чует, – не поднимая головы, шепнула Дуня, – не быть нам с тобой, не быть… Ведь никуда не денешься – холопка я… Все равно, что скотина!– Не плачь! – твердо сказал Кольцов. – Я все обдумал, все решил. Вот отделюсь от батеньки, выкуплю тебя!– А как не отделишься? – переставая плакать, спросила Дуня.– Да отчего ж не отделюсь?– А батенька не пустит.Кольцов осторожно приподнял Дунину голову, поглядел в ее заплаканные глаза.– А я – по закону, тут меня не подденешь! Раз такое дело, я и погладиться не дамся: совершенные лета есть? Есть? Ну, и отделяй!Дуня повеселела, утерла слезы, вздохнула и улыбнулась.– Ну вот! А ты плакать… Вот погляди-ка лучше – красота какая! Это счастье, Дунюшка, что мы с тобой в дивном мире этом. Радостно мне! Степи-то, глянь – конца нету… А вон – леса, как далеко видать!– Верст на двадцать, я думаю, – робко сказала Дуня.– Кое двадцать! Всю тысячу! И надо всем божьим миром, над всей красотой неописанной, – кто выше всех стоит? Как смекаешь?– Да кто же, Алеша? Бог…Кольцов засмеялся:– Мы с тобой, Дунюшка! Ты, моя ро́дная! 12 Утром его провожали в Задонье.Ехать надо было ненадолго – дня на два, на три от силы. Черной работы в поездке не предвиделось. Кольцов ехал как хозяин – поглядеть гурт.Он и принарядился поэтому: надел черную черкеску, хорошие сапоги, новую шапку и подпоясался кавказским ремешком с серебряным набором.Его любимица Лыска горячилась, пританцовывала на месте, но Алексей умелой рукой сдерживал ее.На крыльцо вышли отец и мать. Прасковья Ивановна была заплакана, кончиком платка утирала глаза. «Чего это она?» – удивился Кольцов, оправляя седло и все поглядывая в сторону сада. Было еще очень рано, солнце только взошло, и тень от дома ложилась через весь двор.– Ну, с богом! – махнул рукой старик.Кольцов пустил лошадь. Лыска сразу взяла рысью.– На бойню! – закричал отец вслед. – Ежли чего – на бойню немедля!Кольцов в воротах снял шапку, махнул ею и вскачь помчался по улице. «Проспала, видно, Дунюшка, – ласково усмехнулся. – Ну да день-два – и дома…»Едва Алексей скрылся за воротами, Прасковья Ивановна, уже не сдерживаясь, заплакала навзрыд.– Эка дура, – сердито сказал Василий Петрович. – Ну, чего орешь? Знаю, что делаю! Алешка опосля сам спасибо скажет… Прекрати! – пригрозил он. – Кому говорю, прекрати! Глава третья – Звезда горела средь небес,Но закатилась – свет исчез.«В небе других миллионы сияют,Блеском отрадным взоры пленяют».– Сколько ни будут пленить и светить,Той, что погибла, – не воротить… Н. Станкевич 1 Верстах в семи от города Задонска, ниже по Дону, раскинулось большое село Каменка. Оно лежало на левом, луговом, берегу Дона и так заросло садами, что изб почти не было видно, только высокая белая колокольня выглядывала из зеленых зарослей.Правый берег, поросший густым дубняком, был обрывистый, каменистый. Дальше тянулась привольная степь. Белые, величиною с хорошую избу, камни крутыми ступенями спускались к реке и уходили в воду без малого до самой середины. Чуть повыше воды стоял крытый дубовыми ветками и травой шалаш.В Каменке жили государственные крестьяне, у которых для выпаса своих гуртов старик Кольцов арендовал пятьсот десятин земли. Вот на этом-то выпасе и ходил Пантюшкин гурт, где, как доносил башкирцевский приказчик, было неладно.Солнце шло на обед, когда из шалаша вылез огромный, саженного роста, с желтовато-белой древней бородою старик. Это и был Пантюшка.– Ми-ша-ка-а! – закричал он, повернувшись к обрыву. – Ми-ша-ка-а!Ему никто не отозвался.Старик собрал щепки, наломал хворосту, приладил на рогатках котелок, и, опустившись на колени, стал высекать огонь.– …е-е-ей! – послышалось из-за Дона.Старик поднялся на ноги и, приложив руку к глазам, стал глядеть на каменский берег. Какой-то конный пустил лошадь в воду, по-казачьи вскочил ногами на седло и поплыл к Пантюшкиному шалашу. 2 – Здорово, Пантелей Егорыч! – крикнул Кольцов, спрыгивая наземь. – Не признал, что ли?– Да никак Ляксей Василич? Ну, малый, быть тебе с барышами – не признал!– Ай на глаза ослаб? – пошутил Кольцов.– Да как не ослабнуть? Мои глаза, они чего-чего не перевидали! Батюшку Емельяна Иваныча – царство ему небесное – зрил, как тебя зрю. Катьку-царицу зрил, но из-под дальки, шут с ней! С Ляксандром Василичем, с Суворовым, рядком на задницах с Альпейских гор скатывались. Эх, дед Пантюшка, он все зрил, а только доли своей счастливой все никак узрить не могу… Ну, садись, садись, – засуетился, придвинул Кольцову чурбан. – Садись, сказывай, зачем пожаловал?Подъехал другой гуртовщик – чубатый, красивый малый, узнал Кольцова, скинул шапку, поздоровался.– Быки, слышно, у вас падают, – начал Кольцов, привалясь в холодок к шалашу. – Намеднись Башкирцев приказчик сказывал, наезжал будто к вам… Батенька велел поглядеть, и ежели что – так на бойню…– Какой такой приказчик? – нахмурился Пантелей. – Мишака, нешто к нам кто наезжал?– Никого, Пантелей Егорыч, – сказал малый. – Как, значит, мы тута стали, так с Воронежу никто не наезжал…– Да как же так? – удивился Кольцов. – Мне вчерась батенька велел: «Съезди, говорит, погляди…»– Приказчик-те спьяну, должно, набрехал, – сказал дед. – Они ведь пьянчужки, эти приказчики… Ну да ничего. Ты, Василич, поживи у нас тут день, погостюй – сам увидишь, все, слава богу, хорошо. Вот рыбки половимся, ушицы покушаем… Тут, брат, у нас бирючки – ну, чисто поросята. Страсть! 3 Кольцов ездил с Мишакой, смотрел гурт. Быки ходили гладкие, и в самом деле, как говорил Пантюшка, все было «слава богу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106