– Голубчик, рубите мне голову! Я, скотина, забыл совсем про обед… Денежки-то, какие были, я на цветочки ухнул…– А обедать-то и не на что? – засмеялся Кольцов. – Ну, ничего, я нынче богатый. Ну-ка, что это за такой трактир хваленый? Поглядим, поглядим… 6 Утром пошел снег, в комнате стало светлее, а главное – прекратился однообразный, назойливый стук дождевых капель, от которого голова становилась тяжелой и обволакивало дремотой.Няня Мироновна принесла таз с водой и помогла умыться. Стало легче, и он попробовал встать. В ногах была слабость, но он подошел к окну и, ослепленный белизной, прикрыл рукой глаза. Все: крыши сараев, поленницы дров, деревья сада, – все это было покрыто толстым, пушистым слоем снега.Перед обедом пришла маменька и позвала к столу.– Ничего, милушка, – сказала, – разомнись маленько, оно, может, и к лучшему, а то все лежишь да лежишь… С Васильем Григорьичем-то, с женихом-то с нашим, поздоровкайся. Сказывал вчерась, что к обеду будет.«Что ж, – подумал Кольцов, – может, и правда размяться-то к лучшему…»Он надел свой питерский – светло-серый, с черными бархатными отворотами – сюртук, манишку с рубиновыми камешками, причесался и вышел в столовую.Василий Григорьич Семенов был здоровенный детина с румяным наглым лицом и развязными гостинодворскими манерами. Он, видно, очень следил за своей внешностью: черные волосы были завиты мелкими волнами, а усы напомажены и закручены в ниточку. Он носил фрак и малиновый галстук, приколотый щегольской, с поддельным брильянтом булавкой.– Очень приятно-с, – осклабился, здороваясь с Алексеем. – Много об вас наслышаны и, можно сказать, за честь считаем породниться.«Вот рожа! – подумал Кольцов. – Эк его выламывает!»– Я и сам, – усаживаясь возле, развязно бубнил Семенов, – очень даже обожаю литераторов-с и даже «Пчелку» выписываю. Замечательное чтение, разлюли-малина-с!Кольцов поискал глазами Анисью. Она стояла поодаль, с напряженным вниманием наблюдая их встречу.За обедом разговор тянулся скучный, все больше о коммерческих делах. Однако, желая показать себя человеком воспитанным и понимающим приличное обхождение, Семенов иногда обращался к Кольцову с каким-нибудь пустяковым, но, как ему казалось, умным вопросом. Так, он спросил у Алексея, бывает ли он в театре. Кольцов сказал, что бывает, да редко.– А вот я вам докладывал о «Пчелке». Вы, верно, тоже получаете «Пчелку»?– Нет, не получаю, – сухо ответил Кольцов.«Ах, боже мой! Ну что она нашла в этом болване? Нешто усы… Но ведь любит, кажется… Любви свою волю не навяжешь…»Ему очень захотелось тепло, по-дружески поговорить с сестрой, объяснить, что он вовсе не хочет ей зла.Обед и то общее напряжение, которое было за столом, очень утомили его. Обессиленный, он лег в своей комнате и хотел заснуть, да швейки опять затянули про девицу.С охапкой кружев вошла Анисья и принялась что-то искать в сундуке.– Не серчай, сестренка! – тихо сказал Алексей. – Ты пойми: люблю я тебя, оттого, может, и все… Я бы жизни не вынес, коли б ты в замужестве несчастлива оказалась… Ведь из чего я бьюсь?– А я не знаю, из чего вы бьетесь! – насмешливо поджала губы Анисья.– Да просто бесчестным бы человеком был, – не обращая внимания на Анисьину насмешку, продолжал Кольцов, – коли не сказал бы тебе всего. Ты ведь девочка еще, многое не видно тебе, а вглядишься, ан будет поздно…– Да что вы, право, пристали ко мне! – злобно воскликнула Анисья. – Что вам мой жених не понравился – вижу! Так ведь не всем же быть такими умными да образованными, как вы! В советах ваших не нуждаюсь и прошу вас, отстаньте от меня, сделайте милость!Она резко повернулась и ушла. 7 Девицы начали петь с утра.За столом, заваленным полотном и кружевами, сидели четыре девушки и Анисья. Они шили и негромкими тоскливыми голосами тянули эту нескончаемую песню. Когда девица молодая,Ей всяк старается любить, – запевала маленькая курносенькая, которую все называли Валеткой. – Когда ж девица постареет,Ей всяк старается забыть… – подхватывали остальные. Когда же розы расцветают,То всяк старается сорвать,Когда же розы увядают,То всяк старается стоптать… Страшный захлебывающийся кашель прервал пение. Все замолчали, переглянулись. В полуоткрытую дверь было видно, что в комнате у Кольцова синё от дыма.– Анисья Васильевна, – сказала Валетка, – может, убрать свечи-то: дюже чадят…– Обойдется, и так лекарствами весь дом провонял… О господи, да что ж это тоска такая! Валетка! – бросая шитье, вскочила Анисья. – Ложись на стол! Ох, девушки, что я придумала, вот посмеемся-то! Ну, что ж ты? Тебе говорят: ложись]Валетка, еще не понимая, зачем это понадобилось Анисье, но обрадованная тем, что можно бросить работу и поиграть, послушно улеглась на столе.– Закрой глаза! – приказала Анисья и сложила ей на груди руки. – Сейчас Алешку отпевать станем! – накрывая Валетку куском полотна, шепнула девушкам. – Вот смеху-то! Со святыми упокой,Христе, душу раба твоего, – завела она. Девушки замялись смущенно.– Да подтягивайте же! – топнула ногой Анисья. Идеже несть, – жалобными голосами подхватили швейки, – Болезнь и печаль,Ни воздыхание,Но жизнь бесконечная… – А Валетка-то, Валетка! И вправду, чисто мертвая лежит! – захихикали девицы. – Уморушка!Вдруг скрипнула дверь. Схватившись обеими руками за горло, словно разрывая невидимую петлю, на пороге стоял Кольцов. 8 То, что он увидел, потрясло его.Он хотел закричать, что стыдно ведь так, грех… да в горле вдруг перехватило, страшная слабость подкосила ноги, и он едва не упал.Валетка ахнула, соскочила со стола и выбежала из комнаты. Остальные девушки, опустив глаза, стояли молча, не шевелясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106