Через мгновение ее слезы оросили ее руку, сжавшуюся вокруг руки Сикарда.«Кажется, я должна положить жизни своих детей на алтарь своих устремлений,» — сказала она наконец, горько покачивая головой. — «Но Вы правы, архиепископ. У меня есть обязанности.»Своей свободной рукой она взяла руку Итела и поднесла ее к своим губам, а затем прижала ее к своей груди и посмотрела на Лориса.«Очень хорошо. Послание будет переписано, а Вы проклянете Халдейна, его придворных и епископов. Что еще?»Лорис склонил голову в знак признательности и сложил руки на колене.«Вы должны ответить Халдейну так, чтобы не осталось ни малейших сомнений в Вашем решении, Ваше Высочество,» — сказал он. — «И Вы должны осуществить свои угрозы.»«Какие… угрозы?» — с трудом прошептала Кайтрина.Сдерживая триумфальную улыбку, Лорис поднялся и снова сел в свое кресло, положив руки на подлокотники.«Истелин, мадам. Он должен быть казнен. Вы сказали, что сделаете так. Вы должны быть последовательны. Истелин — изменник.»Кайтрина побледнела. Ител задохнулся от ужаса. Сикарду явно стало не по себе.«Но он священник, епископ !» — прошептал ужаснувшийся Джудаель.«Он преступил свои клятвы и не может более считаться кем бы то ни было, кроме как предателем,» — отпарировал Лорис. — «Если Вы хотите, я лишу его сана и заодно отлучу от церкви.»«Разве можно так поступить с епископом?» — спросила Кайтрина.«Я — наместник святого апостола Петра, которому дано право наказывать и отпускать грехи,» — сказал Лорис надменно. — «Я посвятил Истелина в епископы. Что я породил, то я могу и убить.»«Тогда он должен быть казнен как мирянин,» — сказал Сикард.«Как мирянин, отлученный от церкви.» — Лорис перевел свой пристальный взгляд на Кайтрину. — «Вы знаете , каково наказание за измену, Ваше Высочество?»Кайтрина стояла, слегка отвернувшись и ломая руки.«Должен ли он настолько страдать?» — прошептала она.«Он изменник,» — сказал Лорис. — «А наказание за измену…»«Я знаю наказание за измену, архиепископ,» — сказала она твердо. — «Должен быть повешен, выпотрошен и четвертован… я знаю.»«И так будет?»Резко передернув плечами, Кайтрина Меарская нагнула голову в неохотном согласии.«Да будет так,» — сказала она тихим голосом. — «И да спасет Бог его душу.» *** Приговор был приведен в исполнение следующим утром, на рассвете. Убежденные Лорисом в необходимости наблюдения за казнью, чтобы подчеркнуть участь будущих предателей, члены правящей фамилии Меары наблюдали за происходящим из двери, выходящей на заснеженный двор замка. У подножия лестницы беспокойно стояли Лорис и его епископы. Шеренги солдат в мундирах Кулди, Ратаркина и Лааса выстроились под тусклым небом по периметру места казни. Четверка беспокойных лошадей и их конюхи стояли наготове позади шеренги, выстроившейся рядом с конюшней, лошади фыркали, дергали головами и перебирали копытами, звеня сбруей на морозном утреннем воздухе. Снег покрывал центральную часть двора, где одетые в черное палачи с лицами, закрытыми масками, ожидали своего часа возле наспех возведенного эшафота.Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119