Был июнь, половина ребят уже разъехалась на дачу.
Саня проснулся в то утро и первым делом услышал, как Файзула поливает двор из шланга, вода трещит и клокочет, и Саня тотчас хотел мчаться ему помогать.
Но из кухни вышел отец, и Саня всё вспомнил.
— Ага, проснулся, — сказал отец. — Вставай скорей, будем завтракать! Ты что, забыл, что я уезжаю?
— Нет, не забыл! А где мама?
— Она на работе. Поедешь провожать меня в аэропорт?
— Конечно поеду! — воскликнул Саня. — Пап, а ты на каком, на ТУ или на ИЛе?
— Сейчас посмотрю, — сказал отец и достал билет. — На ТУ-сто тридцать четыре.
— Во здорово! Сколько ж тебе часов лететь?
— Да там такая путаница с часами, — сказал отец. — Вылечу в полдень, часов пять пролечу, а будет уже почти полночь.
— Я знаю, я знаю! — вскричал Саня. — Это из-за поясов! Мы проходили. Солнышко-то оттуда к нам движется!
— Вот видишь, какой ты у меня образованный. Большой и умный.
Они вместе позавтракали и вымыли посуду. Потом вынесли чемодан и рюкзак на улицу и стали ловить такси.
В машине они уселись рядом, на заднем сиденье, и одной рукой отец его обнял. О чём-то Саня его расспрашивал, о чём-то сам рассказывал, всё время болтал. А отец его слушал и вроде не слушал, он курил и смотрел по сторонам, на прохожих, на дома, мимо которых они проезжали. Иногда он только сжимал Санино плечо…
В аэропорту Саню больше всего поразило, что перед ними сами собою раздвинулись двери. Потом он с удивлением разглядывал громадный зал со множеством ярусов и переходов. Высоко вверху, в стеклянных цилиндрах, пронизанных солнцем, летали воробьи. Вокруг мраморного бассейна вились растения. И вообще здесь было полно чудес, от которых у Сани голова пошла кругом.
Чемодан и рюкзак отца вдруг провалились под пол. А Саня с отцом на лифте вознеслись на галерею и очутились в кафе. Саня и не заметил, как в руках у него оказались две плитки шоколада, а перед глазами, за стеклянной стеной, простёрлось бетонное поле с ревущими самолётами. Большие серебряные машины одна за другой взлетали и садились, а по полю сновали какие-то тележки и автобусы. Спокойный женский голос по радио называл разные города и время отлёта.
И всё это вместе было необъяснимо прекрасным миром. Отец уже принадлежал ему, а Саня только, как свидетель, шёл рядом.
И вдруг всё это кончилось. Отец, о чём-то говоря и в чём-то напутствуя Саню, вывел его на улицу и посадил в такси. Он дал водителю денег и назвал их адрес.
Саня кивал, улыбался, махал рукой, а как только машина тронулась и в окне замелькали деревья, он вдруг понял, что всё было не так, всё было неправильно! И не нужны были никакие волшебные двери, ни галереи и стеклянные стены, ни вьющиеся растения, ни шоколад, который он держал в руках. А просто нужно было, чтобы отец не уезжал.
…Саня вышел из парадной и прошёл через весь двор, не подымая глаз на окна. Ему было всё равно, видят его или не видят.
В подворотне ему попался Тентелев.
— А-а, дорогой враг!.. — вскричал он. Но тут же смолк. — Что с тобой, Скачков?
— А что?
— На тебе лица нет!..
Саня сказал:
— На мне? На мне лица нет? А это что, не лицо? Вот оно, лицо, вот! Или, другими словами, физиономия. Или, проще сказать, рожа! А что это весёлая рожа, так я тебе просто ручаюсь. Гляди, как я смеюсь: ха-ха-ха-ха!.. Гляди, как я улыбаюсь: гы-ы-ы!.. Или тебе этого мало? Иди своей дорогой!
Тентелев совсем ошалел от этих Саниных речей. Он покачал головой и посмотрел ему вслед.
Весёлый водитель
За Саниной спиной стучал и дребезжал трамвайный вагон. Были в нём люди или не были? Видели Саню или не видели?
Какая разница. Ведь если человек стоит на задней площадке и плечи его трясутся, то это оттого, что весь вагон трясётся, и больше ни отчего.
За вагоном оставалось ущелье улицы. Дома расплывались, кривились, как будто по стеклу хлестал дождь. Бывает ведь так — по стеклу хлещет дождь и всё, что за ним, меняется.
Вслед за трамваем по мостовой, не обгоняя и не отставая от него, давно уже шёл грузовик. Саня вдруг увидел, что водитель смотрит на него и корчит ему рожи. На остановке, притормозив вслед за трамваем, водитель бросил руль и стал помогать себе руками. Рожи у него выходили одна уморительнее другой. Саня никогда таких не видел. Отворачиваться было некуда, поэтому ему ничего не оставалось делать, как смотреть.

Сделав на прощанье печальную рожу и покачав головой, водитель свернул в боковую улицу. Саня зачем-то запомнил номер его машины: ЛЕБ 54–22.
Трамвай въехал на мост, и по обе его стороны раскинулись крылья Невы.
Домашние разговоры
Всё, что происходило с ним дома, — все разговоры с мамой, расспросы, упрёки, его собственные ответы — как-то не задевало его, не задерживалось в голове.
Где был? Да в их старом доме, у Михеева. Сказано было, чтобы не ходил в тот дом? Да он больше и не пойдёт. Вот только зуб съездит долечит, надо долечить, раз уж начал. Что, свет оставил в ванной? Ах да, действительно, сейчас выключит. Всё никак не привыкнет. Почему в школе говорят, что он ничего не делает? Брехня это, он делает то же, что и все.
Конечно выучил.
Конечно подготовился.
А как же!
Ещё бы!
Ну разумеется!
Как математика зовут? Сергей Сергеевич. Нет, кажется, Семёнович. Ну да, Спиридонович! Нет, всё прекрасно слышит. И сейчас слышит. И всё понимает. Ну пожалуйста, он повторит: математика зовут Сергей Спиридонович.
Ах нет, не это? Ну, тут много о чём говорилось. Ах да, не пойдёт! Нет-нет, ни за что не пойдёт в их старый дом. Конечно, там нечего делать. А друзей и здесь заведёт.
Не надо быть слишком привязчивым. Не надо.
Не надо быть слишком доверчивым. Конечно, не надо.
Здесь прекрасная спортивная площадка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28