– Дурак он, а не фантазер.
– Стратег вшивый.
– Как ты мог сказать, что он разбился на машине?
Но Данила не обращал внимания на критику. Он обеспокоенно смотрел на Анну Николаевну.
– У нее пистолет с собой.
– Господи, только этого не хватало. Сидите в номере, и чтобы ни-ни, – воскликнула Анна Николаевна выскакивая в коридор.
Настя посмотрела на Данилу.
– Как ты думаешь, она застрелится?
– Со стыда не стреляются, – убежденно заявил он.
– Да не со стыда, а от любви.
– Чего ей стреляться, причин не вижу. Если у нее была любовь, то она при ней осталась, никто ее не отнимал. Хочет, пусть с нею живет, а хочет, пусть выкинет. При ее деньгах такой любви здесь, на Черном море, она завтра еще двадцать штук купит.
– Я тебя не про такую любовь спрашиваю!
– А про какую?
– Про настоящую.
– Про ту, что в книжках пишут?
– Да.
Данила серьезно посмотрел на подружку, пожевал губами и тихо проговорил:
– Рано тебе еще рассуждать про любовь. Вон, смотри, все коленки ободранные, а туда же, лезет, настоящую любовь ей подавай, а эта что же, по-твоему, не настоящая?
– Нет, не настоящая.
– Почему, объясни, – присоединился к их разговору Макс.
– Настоящая любовь бывает бескорыстной, а за деньги – это не любовь. И потом она старше его на десять лет, – убежденно заявила Настя.
– А поэтому сделаем вывод, – обрадованно сказал Данила, – раз не было никакой любви, а сплошной расчет с одной и другой стороны, никто не застрелится. И не мечтай. Пошли погуляем, заодно Анну Николаевну найдем.
– Вечно переполошишь сначала, а потом все оказывается наоборот, – разочарованно заявила Настя.
– Гм… а ты хотела, чтобы она застрелилась?
– Ничего я не хотела.
– Может, Гарика позовем? – спросила Настя.
Данила расхохотался.
– Нельзя, его только что выпороли, тоже, между прочим, за любовь.
Настя обиженно надулась.
– Неправда.
Данила оседлал любимого конька.
– Во, Макс подтвердит, только что крики неслись из конца коридора.
Настя чуть не плакала.
– Гарик кричать не будет.
– А он специально орал, чтобы все знали, что он за любовь настоящую страдает.
Конечно, после этих слов Настя не захотела оставаться с ними в номере. Она их сама вытащила на улицу. Настенные часы в холле показывали первый час ночи.
– Сейчас последний танец объявят, пойдем посмотрим, – предложила Настя. Она втайне от своих друзей хотела увидеть Гарика. Неужели прав Данила и его выпорол отец? А Данила шел и вслух развивал тему любви:
– Как говорил древний философ Спиноза…
– Насчет Спинозы ты бы помолчал, – перебил его Макс.
– Не хотите Спинозу, не надо. Другой философ из Древней Греции – Аристотель как-то сказал…
– Любовь зла, полюбишь и козла, – вставил ехидную реплику Макс.
– Любовь – не картошка, не выкинешь в окошко, – поправила его Настя.
Данила отрицательно покачал головой:
– Нет, он сказал: «Что у кого болит, тот о том и говорит». А отсюда делаем выводы. Раз ты, Настя, цепляешься ко всем целый день с любовью, значит, кто-то тебе дюже пондравился, – Данила специально исковеркал последнее слово. – Вот только вопрос: кто?
– Дурак.
– Может, и дурак, я не спорю. У тебя своеобразный вкус.
Данила счастливо захохотал, потому что впереди, перед танцплощадкой, увидел Анну Николаевну и хозяйку отеля. Они смотрели на последние кружащиеся пары. Подходить к ним близко они побоялись и остановились неподалеку.
– Живая, я что говорил, – удовлетворенно заявил Данила. – Не успела еще Альбертика забыть, как ее потянула на танцы. А ты говоришь – любовь, любовь. Вот тебе и любовь.
И правда, Анна Николаевна с хозяйкой отеля поднялись на танцплощадку и остановились прямо напротив человека-оркестра. Когда музыка стихла, он объявил, что вечер танцев на сегодня закончен, но:
– Уважаемые дамы и господа! Сегодня я в первый раз исполню песню собственного сочинения, написанную мною в далекие студенческие годы, когда я играл в массовке провинциального театра, посвященную Анастасии.
– А кто автор слов? – послышался вопрос.
– Автор – Пархоменко Вадим – это я.
Заиграла нежная музыка. Человек-оркестр красивым голосом запел:
– Ты давно мне снилась, полночью бледна.
Я твой добрый витязь, русская княжна.
Нынче, дорогая, я влюбленно тих.
Дань у ног слагаю свитком дней моих.
И старинным ладом песню я пою.
Ты моя услада в северном краю.
Занесен над нами месяца бердыш.
Ты же, нежась снами, безмятежно спишь.
Мрак зарей обметан, пенны зеленя.
Угощала медом милая меня.
Пусть мечты не сбылись, встреча не важна.
Ты мне полюбилась, нежная княжна.
Когда прозвучал последний аккорд, на Настю было жалко смотреть. У нее из глаз текли слезы.
– Ты чего, – забеспокоился Макс.
– Пондравилось, – подковырнул улыбающийся Данила.
Он уже летел поздравлять автора. Однако он не был первым. Рядом с человеком-оркестром стояли хозяйка отеля и Анна Николаевна. Грустными глазами смотрела хозяйка на человека-оркестра.
– Ты эту песню мне посвятил? – спросила она.
– Тебе, Анастасия.
– А когда она была написана?
– Слова – когда мы с тобой расстались, а музыка недавно.
Человек-оркестр смотрел на нее влюбленным взглядом. Хозяйка отеля Анастасия молча перебирала клавиши синтезатора.
– Горе ты мое, горе…
– Я тебе эту песню даже под дверь подсунул в шестнадцатый номер сегодня утром. Так и надписал на письме: «Пархоменко – Анастасии». Ты не получила? – спросил человек-оркестр.
Хозяйка отеля грустно смотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35