Тут стоящие впереди увидели, как из ее глаз выкатились слезы.
Весть о том, что в универмаге объявилась обезьяна, мгновенно облетела город. Потекли толпы любопытных. Прибежали преподаватели и учащиеся ветеринарного техникума во главе с директором. Тот пробился сквозь толпу, приблизился к животному, несколько минут разглядывал его, а потом авторитетно заявил, что это «довольно распространенная обезьяна – макака-резус».
«Распространенная» обезьяна не делала попыток скрыться, а только вращала глазами и плакала.
Примерно через час после первого контакта обезьяны с Клавой Малеевой сквозь толпу любопытных пробились, грубо расталкивая зевак, два дюжих человека в белых халатах. При виде их обезьяна заверещала что было сил, но белые халаты подхватили животное, ни на кого не обращая внимания, направились к выходу, сели в «скорую помощь» и отбыли.
Люди долго обменивались мнениями о необычном происшествии. Все, в общем-то, правильно определили, что обезьяна сбежала из Монастыря.
Однако присутствие в Монастыре обезьян не состыковывалось с известной гипотезой, что там обитают помешанные генералы.
И все же проницательные умы Тихореченска нашли разгадку. После долгих размышлений они пришли к выводу, что связь между тропическими животными и высокопоставленными военными самая прямая. Возможно, эта гипотеза зародилась в недрах ветеринарного техникума.
– Известно, – рассуждали вольнодумцы, – что обезьяна одновременно очень сообразительное и неприхотливое животное. А не пересаживают ли отдельные обезьяньи органы престарелым генералам с целью их омоложения? С одной стороны, полоумные военные – отработанный материал, потеря тут невелика, с другой – есть вероятность поправить здоровье стратегам, к тому же в случае успеха этот опыт имел бы далеко идущие результаты.
Много споров вызвал вопрос, какие именно органы пересаживают. Некоторые договорились до того, что, возможно, пересаживают мозги, но их одернули.
Вторая история произошла при секретаре горкома Степане Капитоновиче Кренделе, который руководил городом без малого семнадцать лет и был сменен Караваевым.
Предшественник Караваева был до странности похож на Никиту Сергеевича Хрущева. Невысокий, толстенький, с лысым черепом и свинячьими глазками, Крендель поражал своим сходством с великим реформатором. Даже выражение лица, то лукавое, то свирепое, повторяло мимику Никиты. Только голоса у них были разные… Степан Капитонович, в отличие от своего двойника, говорил басом.
Первое время тихореченцы считали, что ими руководит опальный лидер.
– В ссылку сюда прислали, – рассуждали они и бесконечно гордились этим фактом. – Не к кому-нибудь, а к нам, – и группами собирались у горкома, чтобы хоть издали полюбоваться на опального владыку. Когда же пришло прозрение, горожане не особенно огорчились.
– Ну и что, – говорили они, – все равно он – вылитый Никита!
Степану Капитоновичу сходство с Хрущевым и льстило, и одновременно доставляло огорчения. Во времена правления Никиты Сергеевича оно приносило массу неприятностей. Вокруг этого курьеза природы ходило много толков.
Секретарь обкома, где в те времена Крендель работал инструктором, даже настоятельно посоветовал носить ему парик. Парик был изготовлен, и Степан Капитонович целый вечер провел перед зеркалом, поворачиваясь и так и эдак.
– А пошло оно все!.. – в конце концов возопил он и зашвырнул волосяной прибор куда-то за шкаф.
Наутро он заявился к секретарю по идеологии и заявил, что парик носить не будет.
Не помогли ни увещевания, ни угрозы. Даже намек, что придется расстаться с партбилетом, не возымел действия.
– Что хотите делайте, а жопу сажей мазать себе не дам!!! – кричал строптивый двойник. И его сослали председателем, от греха подальше, в отдаленный колхоз.
Так задолго до падения Никиты Сергеевича Крендель стал как бы предвестником его судьбы. В этом сходстве жизненных коллизий необъяснимая загадка, с которой часто сталкиваются похожие друг на друга люди. Рок как бы играет с ними, проверяя на малом то, что он хочет сотворить с большим.
После низвержения великого кукурузовода о Кренделе вспомнили, правда, не сразу. Но в конце концов справедливость восторжествовала, и его назначили секретарем горкома партии в Тихореченск.
Опала великого двойника изрядно огорчила Кренделя. Не то чтобы он очень любил Хрущева, скорее – наоборот. Но тут гордость потомственного питерского пролетария, которая заставила его пренебречь карьерой, снова дала о себе знать. Вновь прозвучала известная фраза о задней части тела и саже, только теперь Крендель сказал не «себе», а «нам».
И стал Степан Капитонович великим поклонником свергнутого титана.
У себя дома он создал нечто вроде музея Хрущева. Вечерами листал старые подшивки «Огонька» и вырезал многочисленные фотографии своего кумира, которые наклеивал в специальные альбомы. Стену в спальне украсил огромным портретом Никиты Сергеевича, стоящего среди кукурузных полей. Он хотел было повесить портрет в центральной комнате, но взмолилась жена, которой до смерти не хотелось на старости лет снова отправляться в колхоз. Старшего внука он приказал назвать Никитой и здесь был неумолим.
Начальству стало известно о странном увлечении Кренделя. Но, зная строптивый нрав, на него махнули рукой.
Так и жил Крендель в Тихореченске как царек. Правил справедливо, но не без самодурства, проводил линию партии и собирал реликвии, посвященные незабвенному премьеру. Но вот однажды…
Однажды жарким сентябрьским днем Степан Капитонович пришел на работу несколько позже обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17