Она прерывисто вздохнула, прижалась к нему.
Фрэнк спросил:
– Что-нибудь не так?
– Можно повторить?
– Всегда пожалуйста, – сказал Фрэнк.
После душа Лулу спросила, есть ли у него чистая белая рубашка. Одна висела в шкафу, на плечиках, которые нельзя украсть и унести с собой. Номер стоит двести пятьдесят долларов в сутки, а администрация отеля боится, что уведут пару вешалок. Вот она, современная жизнь. Фрэнк дал ей рубашку. Она доходила Лулу до колен и молодила по крайней мере еще года на два. Теперь ей невозможно было дать больше двенадцати. Она спросила:
– Где ключ от комнаты?
– В кармане штанов.
Лулу надела свои очки, взглянула на него. В больших зеркальных линзах отразились два голых распухших Фрэнка. – Дай мне, – сказала она.
Порывшись в карманах, Фрэнк нашел пластмассовый прямоугольник. Отдал ей, она взяла его за руку и потянула к двери. Он вышел вслед за ней в коридор. Дверь захлопнулась: вздох петель и заключительный тихий щелчок, – словно бесповоротно откусив кусок его жизни. Фрэнк стоял голышом и уже начинал зябнуть.
Что, черт побери, она задумала?
Ниже по коридору открылась дверь, вышла пожилая пара. Мужчина проверил замок и об руку с женой удалился прочь. Лулу прошептала:
– Второй медовый месяц, спорим. Милые какие. Поцелуй меня, Фрэнк.
Фрэнк обнял ее и поцеловал длинно и горячо.
– Замечательно.
Она вспрыгнула к нему на руки. Подхватив ее, Фрэнк сообразил, что оказался в освященной временем позе жениха, собравшегося перенести невесту через порог. И наконец понял, зачем ей понадобилась белая рубашка – другого свадебного платья у них не было. Он отпер дверь, внес ее в комнату и пошел к кровати.
– Ох, Фрэнк, – сказала она. – Ты ни за что не поверишь, но я тебя всю жизнь ждала.
На рубашке был миллион пуговиц. Фрэнк справился с несколькими и наклонился поцеловать ее грудь.
– Я тебя обожаю, Фрэнк. – Она слегка повернулась, чтобы ему было удобнее.
Фрэнк открыл было рот, но передумал. Лулу спросила:
– Что?
– Ничего.
– Нет, ты хотел что-то сказать. Я знаю.
Фрэнк продолжал возиться с пуговицами. Не терять же время.
– Не то чтобы это очень важно, но лучше бы ты не красила волосы. – Его пальцы легко прошлись по ее животу. – Особенно тут. Они на пользу не идут, эти химикаты.
– Я не высвечиваю волосы, Фрэнк. – Она сняла очки. – Посмотри на меня.
Фрэнк послушно заглянул в холодные глубины и льдистые мелководья бледно-голубых глаз своей милой.
– Посмотри на мою кожу. Видишь вены? Я цвета айсберга, черт бы его драл. – Она села, слегка от него отодвинувшись. – Я альбинос, Фрэнк.
– Альбинос?
– Вороны, носороги, люди… Это врожденное. Не лечится. Причина – отсутствие пигмента в волосах и коже. Заметил, какие у меня светлые глаза? Я ношу цветные контактные линзы, без них радужки еще бледней. Я не хвастаюсь, Фрэнк. Крашеная пластмасса задерживает часть света. Только подумай: свет причиняет боль .
Фрэнк поцеловал ее в губы. Она сказала:
– Это хорошо, Фрэнк. Мне понравилось, так и целуй меня. Давай проделаем маленький опыт.
– Какой?
– Закрой глаза. Представь на минутку, что ты слепой. Незрячий. – Голос Лулу был мягкий, как клубника.
Фрэнк зажмурился.
– Постарайся помнить, что ты всегда был слепым, всю жизнь не видел ничего, кроме темноты. – Она помолчала, затем продолжала: – Ты всю жизнь жил один. Я – первая и единственная женщина, которой ты коснулся. Ты не знаешь, будем ли мы еще вместе. Поцелуй меня, Фрэнк. Целуй меня, целуй и целуй. Запоминай меня, раскрой все мои тайны. Увидь меня такой, какая я есть, в темноте.
Фрэнку было тридцать восемь. До сих пор он не давал себе труда влюбиться. Может, потому, что вел кочевую жизнь. Да и женщины, которые ему попадались; обычно не хотели увязать. Раньше это его вполне устраивало. Хотя он и любил женщин, но к сексу, может быть, потому, что привык к длительным воздержаниям, он никогда не относился слишком всерьез – для него это была забава вроде запуска бумажного змея, всего-то и нужно, что попутный ветер да подходящее настроение.
На этот раз все было иначе.
Раньше Фрэнку приходилось иметь дело с женщинами, которые умели брать, но дарить были не способны. Лулу, он начинал понимать, была неповторима в том, что находила вкус в обоих видах наслаждения.
Фрэнк решил уступить, проделать этот фокус с поцелуями слепого. Он умерил пыл. Скоро обстоятельства перестали казаться искусственными, он забыл себя, забыл, кто он. Он будто сбросил свою личность, выпростался из нее и пошел дальше. Перестал быть Фрэнком Райтом и превратился в кого-то совершенно иного.
Вот только в кого? Этого он пока даже смутно не осознавал.
Рот-бабочка пил нектар плоти. Поскольку его глаза были закрыты, он не мог видеть, что повсюду, где целовал ее, она расцветала нежно-розовым цветом. Но он остро ощущал растущее тепло ее тела, то, как она разгоралась навстречу ему. Он продолжал упиваться ею, но стал целовать чаще, и тогда она схватила его голову в ладони и подалась к нему, вскрикнула и оттолкнула его.
Он открыл глаза и, к своему смущению, обнаружил, что она плачет и слезы струятся по щекам. Он предложил ей кончик простыни. Она не обратила внимания. Он закурил. Солнце садилось, и окно превратилось в черный прямоугольник с разбросанными кое-где крапинками света. Фрэнк глубоко затянулся.
Пятьсот долларов. Немудрено.
Лулу хлюпнула, справилась с собой. Удовлетворенно вздохнула. Сказала:
– Устал, родной?
Фрэнк ответил:
– Немного.
– Ты надолго сюда?
– Еще на сутки. У меня тут кое-какие дела.
– Какие?
– Не спрашивай.
Лулу прижалась к нему, положила голову на грудь. Он погладил ее легкие, как паутинка, волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70