О людях!..
— Не стращайте нас, товарищ Мажаров! — Голос Коровина был суров и непреклонен.— Мы тоже здесь отстаиваем не интересы капиталистов, но вся разница между нами заключается в том, что вы заражены вредными для коммуниста народническими настроениями и готовы, как показала жизнь, отстаивать интересы наиболее отсталых
слоев народа... Вряд ли вам теперь можно доверить партийную работу!.. .
— Сейчас не обо мне идет речь!..
— Нет, почему же? И о вас тоже. Для вас работа в комиссии была, если хотите, своеобразным экзаменом. Не знаю, что думают другио члены бюро, но мне кажется, что вы начали свою деятельность не с того... Вы стали наживать политический капиталец, спекулируя на де-шевой популярности у колхозников, а это всегда нетрудно — идти па поводу настроения масс. Однако настоящие коммунисты должны вести ее, а не плестись у нее в хвосте!..
— Ловко!.— Мажаров так откровенно и добродушно рассмеялся, что все в кабинете подняли головы и посмотрели на него, как бы не веря, что кто-то в этой обстановке может смеяться,— Вначале вы приписываете человеку, с которым спорите, воображаемые пороки, черните его в глазах всех, а затем без особого труда опровергаете его доводы и возвышаетесь над ним, как сама правда. Метод не новый, но бесчестный!..
— Думайте, о чем вы говорите!.. Или вы решили, что мы с вас не сможем спросить со всей мерой партийной строгости?
— О нет! — Мажаров смотрел на секретаря, не расставаясь с насмешливой улыбкой.— Если и были прежде сомнения, то теперь они отпали. Вы можете все, товарищ Коробин, кроме одного — убедить меня в своей правоте.
— Да уж нагородили — семь верст до небес, и все лесом! — подала свой голос Черкашина, выглянув из-за спины Дымшакова.— Надо бы круче, да нельзя... Уж тогда вяжите в этот узел и меня, я ведь тоже против Аникея выступала...
— А вы полагали, что мы забыли о вас? — подхватил Коробин.— Исключать мы вас повременим, а строгача запишем! А по советской линии пусть с вас спрашивает председатель райисполкома. Но он человек покладистый, наверно, ограничится моралью, а я бы на его мосте подумал, что у нас за председатель Совета в Черемшанке!..
— Гони поболе из партии, гляди, ненароком и виноватый попадется!..— зло крикнул Дымшаков и стал демонстративно пробираться к двери.
— Кому-кому, а уж вам-то, товарищ Дымшаков, придется расстаться с партийным билетом!
— Сергей Яковлевич! — Синев снова вскочил, прижимая к груди томик Ленина.— Я решительно возражаю против такой меры!.. Я прошу записать мое особое мнение в
протокол!..
— Каждый волен оставаться при своем мнении, товарищ Синев, но те, кому здесь дороги интересы партии, кто не заражен интеллигентским скептицизмом, те знают, что им делать!..
Ксения поворачивалась то в одну, то в другую сторону, еще на что-то надеясь, но все шло как во сне, беспорядочно и жутко: что-то кричала с места Любушкина, порываясь запоздало выступить; остервенело сорвал с переносицы очки Мажаров и, протирая их платком, щурился с близорукой беспомощностью; хлопнув оглушительно дверью, вышел из кабинета Дымшаков; и лишь Коробин, сложив на груди руки, с мрачной отрешенностью наблюдал за всеми. Но вот он разомкнул руки, поднял, как дирижерскую палочку, карандаш, требовательно оглядел каждого из сидевших за столом, и вслед за ним стали тянуться кверху и другие руки. Против голосовали только Любушкина и
Синев...
— Вы можете быть свободны, товарищ Яранцева! — Голос Коробина стал неприступно вежливым.— У нас на бюро есть еще и другие вопросы...
«Свободна? — подумала она, еше не до конца сознавая, что обрушилось на нее.— Но разве я не имею права уже больше находиться здесь? Разве...»
— Я хотела сказать...— начала она и вдруг поняла, что все уже кончено, что любые слова ее бессильны и бесполезны.— Я все равно буду в партии, что бы вы тут ни решили!.. Найдутся люди, которые...
Едва сдерживая рвущийся из горла крик, она как слепая пошла к выходу, ничего не видя, будто ощупью, оглушенная мертвой тишиной кабинета. Она не помнила, как миновала длинный сумрачный коридор, как спустилась по лестнице, и только на крыльце, когда ветер опахнул ее разгоряченное лицо и бросил в глаза горсть снежной пыли, пришла в себя. По площади, как предвестники бурана, метались белые вихри поземки...
Ксения медленно сошла со ступенек и, уже не скрывая слез, побрела через площадь, увязая в рыхлых наметах снега.
Дымшаков выскочил из райкома в полу- шубке нараспашку, безоглядно, в злом ожесточении пробежал по глухим улоч- кам районного городка и опомнился, лишь очутившись на пустынном большаке и ночном ноле.
Тут он почуял, что ветер холодит его открытую грудь, что идет он простополосый, сжимая в руке косматую шапку. Из томного перелеска, нудно поскуливая, дул обжигающий потер, трепал высохшие кусты бурьяна на обочинах. По мерзлой дороге с тускло отсвечивающими санными колеями текла шипучая поземка, обмывая Егоровы валенки.
Егору вдруг страшно захотелось курить, и, нашарив в кармане кисет, загородясь полой полушубка от ветра, он свернул трясущимися пальцами цигарку, жадно, до тошноты, затянулся дымом. Но легче не стало — будто кто наступил коленом на грудь и не отпускал, а давил и давил...
— И скажи, что творит! Что творит! — крикнул он на ветер, точно был не один на большаке, а кто-то живой стоял рядом и мог посочувствовать ему.
Он погрозил в провальную темь кулаком и тут же ощутил безмерную усталость во всем теле. Вот так бы лечь на снег, уйти в дрему, и будь что будет! В конце концов, не все ли равно, когда подохнешь — сегодня или чуть позже? Зачем надрывать душу, терпеть всякие надругательства, когда никто не слышит тебя, хоть бейся головой об стену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132