ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Доносились голоса. Самодовольный, требовательный — мужской и донельзя усталый — женский.
— Знала бы, на какую каторгу попаду,— с тяжелым придыханием говорила женщина, жамкая в корыте урчащее под ее руками белье,— знала бы это, ну, Петра, в жисть бы замуж за тебя не пошла.
— А за кого другого?
— Да и ни за кого! Все вы, мужики, одним миром мазаны. Вот стоишь над душой, глядишь, как баба из себя жилы тянет, соленым потом облитая, а нет чтобы хучь чем-то помочь. Истинная каторга!
— Ето, Праскева, один разговор. Обнаковенный разговор, на пользу бедным. Каторги ты не знаешь, какая она, настоящая. Туда в цепях гонют. А ты чуть — и хвост трубой, по соседкам.
— Горе свое выплакать! На каких трудах, на чьих руках дом, хозяйство держится? Не на моих?
— Ето ладно, ето, Праскева, опеть-таки все разговоры. Не мине же над корытом стоять, потом помои выплескивать или куриц щупать, поросятам месиво выносить!
— Руки бы не отсохли, Петра, и на таком деле. Ты вот стоишь, обеДа требоваишь. А с чего я сготовлю его и в какой час, ежели от корыта не могу оторваться? Ты об этом хотя подумал?
— Все разговоры, Праскева, все разговоры! Не закиснет твое белье...
— Кабы мое, кабы наше! Чужое. На постирушки взятое.
— Ето дела не меняет. Просто вожжа тебе под хвост попала, вот и понесла ты, не остановишь. Ну, не будет дома обеда — в трактир пойду. С голоду мне околевать, что ли? В трактире по крайности еще и стопочку опрокинуть можно...
Железное корыто глухо громыхнуло, в нем бурливо всплеснулась вода и — раз, раз!— две мокрые, звонкие пощечины, а затем наступила короткая, напряженная тишина. Она сломалась, прежде чем Дубровинский успел вскочить с постели и выбежать за переборку. Петра уже бушевал вовсю. Тузил кулаками куда ни попало Праскеву, а та, с растрепанными волосами, высоко подоткнутым подолом юбки, извивалась, стремясь укрыть голову от сыплющихся на нее частых, сильных ударов.
— Ай, боженька, ты боженька мой! Спасите! Убивают!— голосила отчаянно.
Корыто свалилось с табуреток, на которых стояло до этого, перевернулось набок, мыльная вода разлилась по полу. Петра, не глядя, топтался по мокрому белью.
— Остановитесь! Что вы делаете?—закричал Дубровинч ский.— Разве так можно!
Петра обернулся. Широкоплечий, с курчавящейся рыжей бородкой и плутовато вздернутым носом, он не выглядел зверова-тым, как представился было Дубровинскому только по голосу. Праскева, всхлипывая, дрожащими руками подбирала с полу испачканное, затоптанное белье. Дубровинский поднял, поставил на место корыто.
— Друзья мои, что же это такое?
Он был в замешательстве. Вчера его сюда привел Леонид Петрович Радин. Он же и договаривался с хозяевами об условиях найма угла, заказывал ужин. Есть хотелось и не хотелось — мо-рил сон и безмерная, тяжелая усталость в ногах. Скорее бы лечь, блаженно вытянуться на постели. Лица сидящих за столом расплывались, словно в тумане. Вот, оказывается, квартирка. Ну, удружил Леонид Петрович!
— Вот что, господин политик,— строго сказал Петра, сложив на груди руки и заносчиво приподняв подбородок,— знаешь поговорку: две собаки дерутся — третья не лезь?
— Здесь не собаки дерутся, а муж бьет свою жену,— возразил Дубровинский.— Я не вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но всеми силами души протестую против рукоприкладства.
— За эти разные протесты вашего брата сюда либо в каторгу и посылают,— уже с легкой ноткой торжества отрезал Петра.— Нами ты не командоваи. Бил бабу свою и, когда надо, опеть-таки бить стану. Тем более: не я первый в сей раз, а она руку на меня занесла! Куды это? Напросился ты к нам на постой — живи. Только так: ты — свое, мы — свое.
Сдернул с деревянного гвоздя картуз, натянул на голову, торопливо надел залощенный нагольный полушубок и вышел, свирепо хлопнув дверью. Праскева тряпкой вытирала пол, выкручивала ее над поганым ведром. Тихо вздыхала. И все стеснительно отворачивалась. Под глазом у нее всплывал багровый крово подтек.
— Чего вытаращились?—вдруг недовольно спросила она. И как была, с растрепанными, падающими на полуобнаженную грудь волосами, в подоткнутой спереди мокрой юбке, подступила к Дубровинскому.— Не видали такого? Ну вот, поглядите.
— Всякое видел я,— тихо отозвался Дубровинский.— Мне вас сделалось жаль. Извините мое вмешательство.
— Дак чего теперьча извинять,— устало отмахнулась Праскева.
И Дубровинский заметил, как перевиты толстыми синими венами ее не по-женски сухие, жилистые руки. А сама она еще совсем молода. Вряд ли ей больше чем тридцать лет.
— Чего извинять?— повторила Праскева.— Все равно теперьча Петра напьется. А так, бывает, я и сдержала бы его при себе.
— Дорогая цена,— сказал Дубровинский.
— А чего нонче дешево?— невесело усмехнулась Праскева.— За семью, чтобы сберечь ее, за всякой ценой не постоишь. К тому еще Петра — мужик из ряду хороший. А у меня от его двое робят.
«Не хочет сор из избы выносить»,— подумал Дубровинский.
— Еще раз простите меня,— вслух сказал он.— И назовите, пожалуйста, мне свое отчество. Вчера я был до того измучен, что решительно ничего не запомнил.
Праскева, не сводя глаз с Дубровинского, провела руками по бедрам, вскрикнула тихо: «Ах-ти, мамонька моя!» — и стала торопливо расправлять, обдергивать юбку, отмахивать падающие на лицо волосы.
— По батюшке я Игнатьевна. Да чего меня навеличи-вать? Праскева я и есть Праскева.
Она отошла к плите, принялась узкой деревянной лопаткой перемешивать урчащее в огромном чугуне белье. Клубы душного серого пара взметнулись под потолок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308
— Знала бы, на какую каторгу попаду,— с тяжелым придыханием говорила женщина, жамкая в корыте урчащее под ее руками белье,— знала бы это, ну, Петра, в жисть бы замуж за тебя не пошла.
— А за кого другого?
— Да и ни за кого! Все вы, мужики, одним миром мазаны. Вот стоишь над душой, глядишь, как баба из себя жилы тянет, соленым потом облитая, а нет чтобы хучь чем-то помочь. Истинная каторга!
— Ето, Праскева, один разговор. Обнаковенный разговор, на пользу бедным. Каторги ты не знаешь, какая она, настоящая. Туда в цепях гонют. А ты чуть — и хвост трубой, по соседкам.
— Горе свое выплакать! На каких трудах, на чьих руках дом, хозяйство держится? Не на моих?
— Ето ладно, ето, Праскева, опеть-таки все разговоры. Не мине же над корытом стоять, потом помои выплескивать или куриц щупать, поросятам месиво выносить!
— Руки бы не отсохли, Петра, и на таком деле. Ты вот стоишь, обеДа требоваишь. А с чего я сготовлю его и в какой час, ежели от корыта не могу оторваться? Ты об этом хотя подумал?
— Все разговоры, Праскева, все разговоры! Не закиснет твое белье...
— Кабы мое, кабы наше! Чужое. На постирушки взятое.
— Ето дела не меняет. Просто вожжа тебе под хвост попала, вот и понесла ты, не остановишь. Ну, не будет дома обеда — в трактир пойду. С голоду мне околевать, что ли? В трактире по крайности еще и стопочку опрокинуть можно...
Железное корыто глухо громыхнуло, в нем бурливо всплеснулась вода и — раз, раз!— две мокрые, звонкие пощечины, а затем наступила короткая, напряженная тишина. Она сломалась, прежде чем Дубровинский успел вскочить с постели и выбежать за переборку. Петра уже бушевал вовсю. Тузил кулаками куда ни попало Праскеву, а та, с растрепанными волосами, высоко подоткнутым подолом юбки, извивалась, стремясь укрыть голову от сыплющихся на нее частых, сильных ударов.
— Ай, боженька, ты боженька мой! Спасите! Убивают!— голосила отчаянно.
Корыто свалилось с табуреток, на которых стояло до этого, перевернулось набок, мыльная вода разлилась по полу. Петра, не глядя, топтался по мокрому белью.
— Остановитесь! Что вы делаете?—закричал Дубровинч ский.— Разве так можно!
Петра обернулся. Широкоплечий, с курчавящейся рыжей бородкой и плутовато вздернутым носом, он не выглядел зверова-тым, как представился было Дубровинскому только по голосу. Праскева, всхлипывая, дрожащими руками подбирала с полу испачканное, затоптанное белье. Дубровинский поднял, поставил на место корыто.
— Друзья мои, что же это такое?
Он был в замешательстве. Вчера его сюда привел Леонид Петрович Радин. Он же и договаривался с хозяевами об условиях найма угла, заказывал ужин. Есть хотелось и не хотелось — мо-рил сон и безмерная, тяжелая усталость в ногах. Скорее бы лечь, блаженно вытянуться на постели. Лица сидящих за столом расплывались, словно в тумане. Вот, оказывается, квартирка. Ну, удружил Леонид Петрович!
— Вот что, господин политик,— строго сказал Петра, сложив на груди руки и заносчиво приподняв подбородок,— знаешь поговорку: две собаки дерутся — третья не лезь?
— Здесь не собаки дерутся, а муж бьет свою жену,— возразил Дубровинский.— Я не вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но всеми силами души протестую против рукоприкладства.
— За эти разные протесты вашего брата сюда либо в каторгу и посылают,— уже с легкой ноткой торжества отрезал Петра.— Нами ты не командоваи. Бил бабу свою и, когда надо, опеть-таки бить стану. Тем более: не я первый в сей раз, а она руку на меня занесла! Куды это? Напросился ты к нам на постой — живи. Только так: ты — свое, мы — свое.
Сдернул с деревянного гвоздя картуз, натянул на голову, торопливо надел залощенный нагольный полушубок и вышел, свирепо хлопнув дверью. Праскева тряпкой вытирала пол, выкручивала ее над поганым ведром. Тихо вздыхала. И все стеснительно отворачивалась. Под глазом у нее всплывал багровый крово подтек.
— Чего вытаращились?—вдруг недовольно спросила она. И как была, с растрепанными, падающими на полуобнаженную грудь волосами, в подоткнутой спереди мокрой юбке, подступила к Дубровинскому.— Не видали такого? Ну вот, поглядите.
— Всякое видел я,— тихо отозвался Дубровинский.— Мне вас сделалось жаль. Извините мое вмешательство.
— Дак чего теперьча извинять,— устало отмахнулась Праскева.
И Дубровинский заметил, как перевиты толстыми синими венами ее не по-женски сухие, жилистые руки. А сама она еще совсем молода. Вряд ли ей больше чем тридцать лет.
— Чего извинять?— повторила Праскева.— Все равно теперьча Петра напьется. А так, бывает, я и сдержала бы его при себе.
— Дорогая цена,— сказал Дубровинский.
— А чего нонче дешево?— невесело усмехнулась Праскева.— За семью, чтобы сберечь ее, за всякой ценой не постоишь. К тому еще Петра — мужик из ряду хороший. А у меня от его двое робят.
«Не хочет сор из избы выносить»,— подумал Дубровинский.
— Еще раз простите меня,— вслух сказал он.— И назовите, пожалуйста, мне свое отчество. Вчера я был до того измучен, что решительно ничего не запомнил.
Праскева, не сводя глаз с Дубровинского, провела руками по бедрам, вскрикнула тихо: «Ах-ти, мамонька моя!» — и стала торопливо расправлять, обдергивать юбку, отмахивать падающие на лицо волосы.
— По батюшке я Игнатьевна. Да чего меня навеличи-вать? Праскева я и есть Праскева.
Она отошла к плите, принялась узкой деревянной лопаткой перемешивать урчащее в огромном чугуне белье. Клубы душного серого пара взметнулись под потолок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308