И эти слова повторяет А.С.Пушкин, объясняя, почему именно комедия признана низменным жанром и почему в России, у русского народа, усваивавшего с IX в. греческую культуру через религию, «зубоскальство» признано одним из самых отрицательных свойств человеческой натуры, и потому презирается как «скоморошество», «юродство», как показатель несерьезности и неполноценности. «Смех без причины – признак дурачины». В XX в. в этом смысле происходит резкий поворот и сдвиг в русской литературе. В ней появляются писатели-смехачи, начинают проникать переводные произведения западных юмористов – Джерома К.Джерома, О.Генри, Марка Твена, но лишь в советское время появляются «отечественные» «иностранцы еврейского происхождения по юмористической части» – Илья Ильф, Леонид Ленч, Михаил Зошенко, не говоря уже о «мелкоте», «мелкотравчатых хихикалах» – Дыховичном, Слободском, Райкине и их сегодняшних эпигонах.
Для русского национального характера типична уничтожающая сатира, разящая, давящая, беспощадная, как у Салтыкова-Щедрина, но смешки да хаханьки, так называемый «беззубый» (а на самом деле пошлый) юмор, никогда не был свойственен ни русской национальной культуре, ни русскому характеру, ни русским историческим условиям. Смешки да хаханьки – чисто южное явление, следствие исторически сложившейся беззаботности. И в том, что Чехов выросший на полугреческом-полуукраинском юге, в том углу Новороссии, где русской культуры вообще не существовало до 20-30-х годов XIX в. и где русское население стало притекать только после отмены крепостного права, стал первым русским писателем-юмористом, была своя историческая закономерность: на русском Севере, в великорусском Центральном районе Срединной России, среди русского коренного населения, писателя, способного хихикать и даже просто смеяться, скалить зубы прилюдно, не могло просто возникнуть и не возникло. Всех юмористов-литераторов, которые захотят опровергнуть подобное утверждение, достаточно просто слегка «колупнуть» на предмет их национального происхождения, чтобы сразу понять, что в их «юморизме» и склонности к смеху заложено слишком «южное».

.
Смех, комичное, если и возникали в народной среде, то всегда были связаны с пошлостью, с дефектом, с чем-то ущербным, недоразвитым. И то, что Ленин не терпел «юмора» в партии, не любил и не принимал его, особенно импонировало Сталину. Именно поэтому он видел в Ленине, несмотря на всю скромность Ильича, крупнейшего вождя партии, еще в ранней молодости выделив Ленина из прочих «вождей» именно по этой его черте.
Революционеру приличествует гневная, бичуюшая, уничтожающая сатира, а не пошлое и хлипкое интеллигентское хихиканье. Этого мнения придерживались и вожди и все члены большевистской партии, считавшие себя твердыми, несгибаемыми большевиками. Вот почему и позднее, уже после революции Ленин и Сталин бичевали всякие попытки заменить или подменить разящую, уничтожающую на повал сатиру, – хихикающим, меленьким, пошленьким «юмором». Этот вид «деятельности» не нужен был ни русскому народу, ни его пролетарской, серьезной, а не марионеточной партии. И именно на этой почве неоднократно происходили стычки и расхождения с меньшевиками. «Юмористов» было особенно много среди бундовцев и троцкистов, которые были склонны в силу психологии своего национального характера, даже и в политических спорах, не столько спорить по существу, сколько стараться «поддевать» разными «остроумными», но поверхностными замечаниями своих большевистских оппонентов, пытаясь уйти от сути проблемы и прибегнуть к какому-нибудь эффектному софизму. Эти «приемчики» нередко производили обескураживающее впечатление на простых рабочих, рядовых членов партии, и поэтому Ленин, а вслед за ним и Сталин, считали совершенно недопустимым такое поведение, когда дело касалось важнейших политических проблем.
Партии не нужны были люди, способные хихикать по поводу общественных явлений и привлекать симпатии масс дешевой, «развлекательной» популярностью. Русскому народу нужны были серьезные, строгие, солидные вожди, – не бросающие слов на ветер. В этом. вопросе Ленин и Сталин были всегда едины. И именно это обстоятельство чрезвычайно важно подчеркнуть, так как оно имело непосредственное отношение к выбору нового псевдонима Кобой в конце 1912 г. Его псевдоним отныне должен был быть:
во-первых, звучащим по-русски и русским по конструкции,
во-вторых, чрезвычайно серьезным, значительным, внушительным по содержанию, не допускающим никаких интерпретаций и кривотолков,
в-третьих, он должен был обладать глубоким смыслом, и в то же время не особенно бросаться в глаза, не бить на эффект, быть спокойным,
в-четвертых, этот псевдоним должен быть легко произносимым на любом языке и фонетически быть близким к ленинскому псевдониму, но так, чтобы сходство также не ощущалось «в лоб».
Ко всем этим выводам Сталин пришел, как мы видели выше, постепенно, если проанализировать его работу над его 22 псевдонимами за … 17 лет (1895-1912 гг.). И всем этим условиям отвечал псевдоним – Сталин.
Трудно сказать теперь, когда не осталось никого в живых из старой ленинской партии большевиков, как был тогда воспринят новый сталинский псевдоним. Можно предположить, что его все же заметили, но отнеслись спокойно: очень много тогда было в партии псевдонимов. Но в 1935 г. Анри Барбюс не скрывая восхищения писал: «Это – железный человек. Фамилия дает нам его образ: Сталин – сталь. Он несгибаем и гибок, как сталь» Барбюс А. Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир. М., Гослитиздат, 1936.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48