— А с какой стороны мой отец мог бы попытаться достичь Мономотапы?— Ни с юга, ни с запада. Мзиликази, король матабеле, никого не пропустит через Выжженные земли. Мне кажется, Мзиликази питает какие-то глубокие суеверия, связанные с землями за восточной границей его владений. Он туда и сам не ездит, и другим не позволяет. — Харкнесс покачал головой. — Нет, Фуллер попытался бы подойти с востока, от португальского побережья, из какого-нибудь их поселения. — Старик прочертил пальцем на карте предполагаемый маршрут. — Здесь высокие горы. Я их видел издалека, они казались серьезной преградой. — Тем временем наступила ночь. Хозяин перебил сам себя и велел Зуге: — Прикажи слуге расседлать лошадей и поставить их в стойла. Возвращаться поздно. Заночуешь тут.Когда Зуга вернулся, слуга-малаец задернул занавески, зажег лампы и разложил по тарелкам жгучее карри из желтого риса с цыпленком, а Харкнесс открыл новую бутылку капского бренди. Старый Томас продолжил разговор с того же места, словно и не прерывал его. Они съели ужин, отодвинули эмалированные оловянные тарелки и вернулись к карте. Пролетело много часов, но ни тот, ни другой этого не заметили.Уютный свет лампы и выпитое бренди удесятерили возбуждение, охватившее обоих. Хозяин то и дело вскакивал, чтобы подкрепить свои слова привезенной из странствий памятной вещицей. Он взял кристалл кварца с отчетливо заметными прожилками самородного золота.— Если золото видно, значит, месторождение богатое, — сказал Харкнесс Зуге.— А почему вы никогда не разрабатывали найденные жилы?— Мне ни разу не удавалось надолго задержаться на одном месте, — грустно усмехнулся старик. — Всегда находилась река, через которую хотелось переправиться, горная цепь или озеро, которых надо было достичь, или я преследовал стадо слонов. Никогда не было времени выкопать шахту, построить дом, вырастить стадо.Занялась заря, лучи проникли сквозь занавески в темную комнату. Вдруг Зуга воскликнул:— Пойдемте со мной. Пойдемте искать Мономотапу!Харкнесс рассмеялся:— Мне казалось, ты намеревался найти отца.— Вы сами знаете! — засмеялся в ответ Зуга. Почему-то со стариком он чувствовал себя как дома, словно знал его всю жизнь. — Но вы можете представить лицо моего отца, когда он увидит, что вы пришли его спасать?— Оно того стоит, — признал Харкнесс.Смех утих, и на его лице отразилось такое глубокое сожаление, такая всепоглощающая печаль, что Зуге захотелось протянуть руку через стол и погладить изуродованное плечо. Он сделал непроизвольное движение, но Харкнесс отстранился. Он слишком долго жил один. Он никогда не допустит, чтобы кто-то его утешал.— Пойдемте со мной, — повторил майор, уронив руки на стол.— Мое последнее путешествие в глубь страны уже закончилось, — без всякого выражения сказал Харкнесс. — Теперь все, что мне нужно, это мои картины и мои воспоминания.Он поднял глаза к рядам холстов в рамах и оглядел брызжущие радостью краски.— Вы еще полны сил и жизни, — уговаривал молодой Баллантайн. — Ваш ум так ясен.— Хватит! — хрипло, с горечью воскликнул старик. — Я устал. Тебе пора идти. Уходи сейчас же.От такого резкого отказа, такой внезапной смены настроения щеки Зуги гневно вспыхнули, он быстро поднялся. Несколько секунд он стоял, глядя на старика.— Уходи! — снова сказал Харкнесс.Гость коротко кивнул:— Отлично.Он опустил взгляд на карту. Он знал, что обязан заполучить ее любой ценой, хоть и догадывался, что нет такой цены, которую взял бы за нее Харкнесс. Нужно что-то придумать, но завладеть ею он обязан.Зуга повернулся и прошагал к парадной двери. Собаки, спавшие у их ног, вскочили и последовали за ним.— Гарньет! — сердито крикнул он. — Приведи лошадей.Молодой человек стоял в дверях, нетерпеливо покачиваясь на пятках, сцепив руки за спиной и расправив плечи, и не глядел на худую фигуру старика, который, ссутулившись, сидел под лампой у стола.Слуга наконец привел лошадей, и Зуга, по-прежнему не оборачиваясь, бросил через плечо:— Удачного вам дня, мистер Харкнесс.В ответ раздался старческий дрожащий голос, майор едва узнал его.— Приходи еще. Нам есть что обсудить. Приходи через два дня.Зуга успокоился. Он хотел было повернуться, но старик бесцеремонно махнул ему рукой, и молодой Баллантайн неуклюже спустился по лестнице, вскочил в седло, взмахнул хлыстом и пустил коня в галоп по узкой разбитой колее.Давно стих стук копыт, а Харкнесс еще долго сидел за столом. Странно: за долгие часы, что он провел с юношей, боль отступила куда-то на задворки сознания. Он почувствовал себя молодым и сильным, словно впитал энергию и бодрость собеседникаНо когда Зуга Баллантайн пригласил его с собой, боль нахлынула опять, словно желая напомнить, что его жизнь более ему не принадлежит, что теперь им завладела гиена, которая поселилась у него в животе; с каждым днем она вырастает все больше, становится сильнее и пожирает его внутренности. Закрыв глаза, он мог ее представить такой, какой видел сотни раз в свете лагерных костров, там, в чудесных землях, увидеть которые вновь ему уже не суждено. Та штука внутри тоже подбирается исподтишка, крадучись, он чувствует в горле ее зловонное дыхание. Боль охватила его с новой силой, зверь глубоко вонзил клыки в его нутро, и он застонал.Харкнесс пинком отшвырнул стул, спеша поскорее добраться до заветной бутылочки в глубине шкафа, и, не отмеряя ложкой, отпил большой глоток прозрачной едкой жидкости. Слишком много он понимал, но с каждым днем требовалось все больше лекарства, чтобы обуздать гиену, и с каждым днем облегчение приходило все позже. Старик прислонился к углу шкафа и подождал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33