"Я огляделся". Однако на
самом деле я огляделся не просто, а именно затравленно. Бесшумно трудились
киберы. Бесшумно слепило лиловое солнце. С этим надо было как-то кончать.
Например, можно было собраться, наконец, и сходить к айсбергу. До
айсберга было километров пять, а стандартная инструкция категорически
запрещает дежурному удаляться от корабля дальше, чем на сто метров.
Наверное, при других обстоятельствах чертовски соблазнительно было бы
рискнуть и нарушить инструкцию. Но только не здесь. Здесь я мог уйти и на
пять километров, и на сто двадцать пять, и ничего бы не случилось ни со
мной, ни с моим кораблем, ни с десятком других кораблей, рассаженных
сейчас по всем климатическим поясам планеты к югу от меня. Не выскочит из
этих корявых зарослей кровожаждущее чудовище, чтобы пожрать меня, - нет
здесь никаких чудовищ. Не налетит с океана свирепый тайфун, чтобы вздыбить
корабль и швырнуть на эти угрюмые скалы, - не замечено здесь ни тайфунов,
ни прочих землетрясений. Не будет здесь сверхсрочного вызова с базы с
объявлением биологической тревоги, - не может здесь быть биологической
тревоги, нет здесь ни вирусов, ни бактерий, опасных для многоклеточных
существ. Ничего здесь нет, на этой планете, кроме океана, скал и
карликовых деревьев. Неинтересно здесь нарушать инструкцию.
И выполнять ее здесь неинтересно. На любой порядочной
биологически-активной планете фига с два я стоял бы вот так, руки в
карманах, на третий день после посадки. Я бы мотался сейчас как угорелый.
Наладка, запуск и ежесуточный контроль настройки сторожа-разведчика.
Организация вокруг корабля - и вокруг строительной площадки, между прочим,
- Зоны Абсолютной Биологической Безопасности. Обеспечение упомянутой ЗАББ
от нападения из под почвы. Каждые два часа контроль и смена фильтров -
внешних бортовых, внутренних бортовых и личных. Устройство могильника для
захоронения всех отходов, в том числе и использованных фильтров. Каждые
четыре часа стерилизация, дегазация и дезактивация управляющих систем
кибермеханизмов. Контроль информации роботов медслужбы, запущенных за
пределы ЗАББ. Ну и всякие мелочи: метеозонды, сейсмическая разведка,
спелеоопасность, тайфуны, обвалы, сели, карстовые сбросы, лесные пожары,
вулканические извержения...
Я представил себе, как я, в скафандре, потный, невыспавшийся, злой и
уже слегка отупевший, промываю нервные узлы толстяку Тому, а
сторож-разведчик мотается у меня над головой и с настойчивостью идиота в
двадцатый раз сообщает о появлении вон под той корягой страшной крапчатой
лягушки неизвестного ему вида, а в наушниках верещат тревожные сигналы
ужасно взволнованных роботов медслужбы, обнаруживших, что такой-то местный
вирус дает нестандартную реакцию на пробу Балтерманца и, следовательно,
теоретически способен прорвать биоблокаду. Вандерхузе, который, как и
подобает врачу и капитану, сидит в корабле, озабоченно ставит меня в
известность, что возникла опасность провалиться в трясину, а Комов с
ледяным спокойствием сообщает по радио, что двигатель глайдера съеден
маленькими насекомыми вроде муравьев и что муравьи эти в настоящий момент
пробуют на зуб его скафандр... Уф! Впрочем, на такую планету меня бы,
конечно, не взяли. Меня взяли именно на такую планету, для которой
инструкции не писаны. За ненадобностью.
Перед люком я задержался, отряхнул с подошв приставшие песчинки,
постоял немного, положив ладонь на теплый дышащий борт корабля, и ткнул
пальцем в перепонку. В корабле тоже было тихо, но это все-таки была
домашняя тишина, тишина пустой и уютной квартиры. Я сбросил доху и прошел
прямо в рубку. У своего пульта я задерживаться не стал - я и так видел,
что все хорошо, - а сразу сел за рацию. Радиограммы лежали на столике. Я
включил шифратор и стал набирать текст. В первой радиограмме Комов сообщал
на базу координаты предполагаемых стойбищ, отчитывался за мальков, которые
были вчера запущены в озеро, и советовал Китамуре не торопиться с
пресмыкающимися. Все это было более или менее понятно, но вот из второй
радиограммы, адресованной в Центральный информаторий, я понял только, что
Комову позарез нужны данные относительно игрек-фактора для двунормального
гуманоида с четырехэтажным индексом, состоящим в общей сложности из девяти
цифр и четырнадцати греческих букв. Это была сплошная и непроницаемая
высшая ксенопсихология, в которой я, как и всякий нормальный гуманоид
индекса ноль, не разбирался абсолютно. И не надо.
Набрав текст, я включил служебный канал и передал все сообщения в
одном импульсе. Потом я зарегистрировал радиограммы, и тут мне пришло в
голову, что пора бы и мне послать первый отчет. То есть, собственно, что
значит - отчет... "Группа ЭР-2, строительные роботы по стандарту 15,
выполнение столько-то процентов, дата, подпись". Все. Мне пришлось встать
и подойти к своему пульту, чтобы взглянуть на график выполнения, и я сразу
понял, почему это меня вдруг потянуло на отчет. Не в отчете здесь было
дело, а просто я, наверное, уже достаточно опытный кибертехник и почуял
перебой, даже ничего не видя и не слыша: Том опять остановился, совсем как
вчера, ни с того ни с сего. Как и вчера, я раздраженно ткнул пальцем в
клавишу контрольного вызова: "В чем дело?" Как и вчера, сигнал задержки
сейчас же погас - и вспыхнул рубиновый огонек: "У нас все в порядке,
выполняем задание.
1 2 3 4 5 6 7 8