У брода я поначалу никого не увидел. Покричал немного. Тут в кустах
зашевелилось, застонало. Поначалу я испугался, подумал, что враги
напали-таки и ранили раба. Но он просто спал там и просыпаться не хотел.
Выбрался, борода и волосы клочьями торчат, лицо сонное, глаза недовольные.
Не понравилось ему, что разбудил его.
Я ему то передал, что мне сказать было велено:
- Эй, ты! Давай, к хозяину ступай! Теперь я тут сторожить буду.
И поплелся раб, только взором меня наградил сердитым.
А я на его место в кустах устроился и стал о гизульфовом сынке
мечтать. Удобно там, в кустах, лежать было. Тот раб себе там гнездо свил,
соломки натащил. Лежать мягко.
Мечтал я о том, как мы пугать этого сынка будем. Все ему покажем - и
кузницу, и озеро с деревней брошенной, и царя-лягушку, и штаны раба-меза.
Многому дядя Агигульф нас научил.
Потом смотрю - Марда идет. Как мимо проходила, я ее за юбку ухватил и
рядом сесть понудил. Марда в куст полезла охотно, а после почему-то так на
меня поглядела, будто обманул ее кто. Будто не меня там увидеть ожидала.
Я и говорю ей:
- Марда! Как есть мы с тобой теперь родичи, хочу тебе имя предложить
для сынка твоего.
Марда удивилась, глаза раскрыла. Я ей имя сказал, что вымечталось
мне:
- Вультрогота!
Марда от хохота на меня повалилась. Вся затряслась. Я из-под Марды
выбрался - и что в ней Гизульф нашел? Тяжелая, как мешок с камнями, и
костлявая, одни локти да коленки. Рассердился, что так дерзко с родичем
своим хихикает.
- Не смей, - говорю, - Марда, хихикать!
Она из кустов выбралась и так, со смехом, убежала. Дура.
Я ей вслед крикнул:
- Фанило!
Сидел я, сидел. Врагов не было. Скучно мне стало. Жалеть уже начал,
что на брод меня послали. На поле хоть трудно, да интересно. Можно
послушать, как дедушка Рагнарис дяде Агигульфу советы дает. А здесь одни
пичуги верещат да на голову нагадить норовят, вот и все развлечение.
И сморило меня. Зарылся я в гнездо, еще рабом до меня свитое, и
заснул сладко.
Спал я долго. Проснулся, когда солнце сместилось и в лицо стало бить
сквозь листву. Сел я в кустах, от сонной мути отряхнулся. Вспомнил, почему
здесь лежу, а не дома. На брод поглядел.
И обомлел.
К броду с того берега трое всадников спускалось. И не наши это были,
потому что наши все в селе. Двое с копьями, наконечники издалека блестели.
И понял я: чужаки!
Бежать надо, предупреждать. Вскочил в кустах - ноги как ватные.
Отлежал ноги, пока спал.
Поковылял сперва, потом побежал к селу. Сразу на поля побежал, потому
что там все были. Бегу и кричу: "Чужаки, чужаки!"
Мне навстречу Хродомер вышел и остановил. Спросил, что за чужаки,
кого я видел. Я сказал:
- Трое на конях. Двое с копьями. Прямо к броду шли.
Тут Хродомер на своих кричать стал, дедушка Рагнарис - на своих.
Человек десять вооруженных навстречу тем чужакам пошли. Я жалел, что дяди
Агигульфа нет, что он все еще в роще сидит. Уж дядя Агигульф один бы со
всеми троими справился!
Бросились бежать, чтобы в село чужаков не допустить. На околице вышли
им навстречу, встали стеной.
Чужаков не трое, а четверо оказалось - двое на одном коне ехали. Тот,
четвертый, мальчиком был, зим семь или восемь ему, по росту судя.
Тот, что с мальцом сидел, на землю соскочил и вперед вышел, чтобы с
нашими говорить.
И тут мы увидели, что это Ульф.
Сильно изменился Ульф. Всегда поджар был, а стал тощий, будто
облезлый. Лицо серое, волосы серые, не то седые, не то пыльные. Когда с
лошади слезал, за бок держался и морщился. Глядел мрачнее обыкновенного. И
всегда Ульф невеселым был, а тут будто с того света возвратился.
Мальца с коня снял и Рагнарису передал. Это Стилихон был, несносный
сын моей сестры Хильдегунды. Я его сразу признал и невзлюбил за то Ульфа,
что Стилихона притащил. Нам и Ахмы-дурачка, что в доме, смердя, помирал,
доставало.
Рагнарис Стилихона принял и сразу на ноги его поставил, на руках
держать не стал. Сильно подрос Стилихон, тяжелым стал. И глядит
зверенышем, а прежде с любопытством глядел и без всякого страха.
Ульф сказал, что беда большая случилась. И поговорить о том нужно ему
со всем селом, чтобы все знали.
Дедушка Рагнарис сказал, что где Ульф - там и беда, так что
удивляться нечему.
Тот только зыркнул злобно, но смолчал.
Тут дедушка Рагнарис на тех головой мотнул, кто на конях сидел и
копья держал. Спросил: мол, эти тоже с тобой?
Ульф сказал дерзко:
- Со мной!
Дедушка Рагнарис проворчал:
- Небось, такие же бедоносцы, как ты.
На то Ульф сказал, что насчет бедоносцев не знает, но один из них
кузнец.
Тем временем спутники ульфовы спешились и ближе подошли, коней в
поводу ведя.
Который из двоих кузнец, я сразу понял. Лицо у него темное, с копотью
въевшейся, и руки такие, что вовек не отмоешь. Оттого и волосы
снежно-белыми казались, и густые, сросшиеся брови. Нос у того кузнеца с
широкими ноздрями, будто не то принюхивается, не то гневается. Грудь
бочкой, ноги кривые. На прокопченном лице диковатые глаза посверкивают. Я
сразу эти глаза запомнил, потому что они покрасневшие были, как будто
кровь близко подступает.
Впрочем, кузнеца из двоих угадать - семи пядей во лбу не нужно было
быть, потому что второй из спутников ульфовых девкой оказался. Я таких
прежде и не видывал. Дюжая девица ростом с воина, одетая как воин и
вооруженная как воин. Сама белобрыса, глаза серые, холодные, рот будто
мечом прочеркнули - тонкий и прямой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75