Тони рассказал, что жена продержала его в ванной три четверти часа, приставив к горлу отбитое горлышко бутылки. Подобные сцены стали повторяться. У Эла Вундерлиха, который вновь встретился с Тони, приехав в Японию в 1964 году, создалось впечатление, что Тони и Иоко «стремились убить друг друга. Стоило переступить порог их дома, – добавляет он, – как вы сразу оказывались в самом центре тайфуна».
В промежутках между попытками вцепиться друг другу в глотку они напряженно работали, стараясь раскрутить артистическую деятельность Иоко. К этому моменту Иоко была звездой, а Тони – менеджером: такая схема будет неизменно повторяться со всеми мужчинами, которые придут на смену Коксу. А в тот период они занимались изданием «Грейпфрута» – главной претензии Иоко на славу. Это был небольшой сборник текстов от одной до шестнадцати строк, отпечатанных на маленьких квадратных страничках. Несмотря на то, что внешне эти сочинения напоминали стихи, они, скорее, являлись прозаическим описанием действий, которые необходимо совершить. В течение последующих десяти лет Иоко использовала большую часть этих «сценариев» в своих фильмах, сценических перформансах или при изготовлении художественных артефактов. Даже самые простейшие из этих текстов всегда предполагали определенное действие. «Зажги спичку и смотри, как она догорает» – этот текст стал сценарием самого известного фильма Иоко, где с использованием сверхскоростной кинокамеры показано, как сгорает спичка. В текстах «Грейпфрута» присутствовала некая единая тональность, отражавшая, благодаря своей искусственности, одну из сторон личности автора, которой Майкл Румейкер дал следующее восторженное определение: обреченный маленький восточный денди, оторванный от внешнего мира и погруженный в мир собственных очаровательных капризов.
Иоко мечтала о том, чтобы отделаться от Тони и Киоко и вернуться в Нью-Йорк. Теперь, получив благодаря замужеству американское гражданство, она могла окончательно переехать в Соединенные Штаты. Перед отъездом она организовала с Тони и Джеффом Перкинсом, молодым сотрудником медицинского корпуса военно-воздушных сил, свой последний спектакль в Соджетсу, который назвала «Прощальный перформанс Йоко Оно». Джефф вспоминал, что они с Тони играли сцену, в которой были привязаны друг к другу спина к спине, а к ним на тонких нитях были прицеплены консервные банки и бутылки из-под молока. В полной темноте они передвигались из одного конца сцены в другой, стараясь как можно меньше шуметь. В это время Йоко объявила, что выпустила в зал двух змей, и добавила, что каждый зритель имеет право зажечь только одну спичку, чтобы обнаружить рептилий.
В единственной за весь вечер по-настоящему интересной сцене, называвшейся «Отрезанный кусок», Йоко появилась на сцене в черном одеянии с огромными ножницами в руках. Опустившись на колени, она бесстрастно посмотрела на зрителей и предложила им по очереди подойти к ней и отрезать от ее одежды любой понравившийся кусок. Созданный ею в этот момент образ неизбежно напоминал древнейший японский обряд сеппуку или харакири. По мере того как зрители робко отрезали крошечные кусочки ткани, напряжение возрастало. Сейчас никто уже не помнит, насколько далеко зашло разрезание одежд в тот вечер, но когда позже ей доводилось повторять этот перформанс, она нередко оставалась абсолютно обнаженной, а иногда утрачивала даже часть своей великолепной шевелюры.
Йоко покинула Японию 23 сентября 1964 года на самолете авиакомпании «Пан Америкэн», вылетавшем в Сан-Франциско. Свой отъезд она объяснила тем, что якобы возвращается в Нью-Йорк, чтобы завершить образование. Тони остался на родине жены с дочерью Киоко.
Глава 25
Сказка о двух городах
Нью-Йорк
Находясь в Японии, Йоко принималась рыдать при одной только мысли о Нью-Йорке. Но стоило ей вернуться сюда, как у нее появилось гораздо больше причин для слез. Возвращение Йоко на авангардистскую сцену оказалось исключительно неудачным. Ее назойливая манера популяризации собственного искусства настолько надоела серьезным покупателям, что такие ценители, как Айвен Карп из галереи Гастелли, бегали от нее, едва завидев. Но не только в этом заключалась причина неудач. Концептуальное искусство по определению неосязаемо, а значит, его очень трудно продать. А именно к этому и стремилась Йоко – продавать свои произведения: всюду, куда бы она ни шла, она раздавала листки бумаги с отпечатанным на них прайс-листом.
В этом каталоге было все: кассеты с записью шума падающего в Индии снега; тактильные стихотворения, стоимость которых варьировалась в зависимости от использованного материала; машины, которые плакали, говорили или сообщали вечное время; планы домов, продуваемых ветром насквозь, или таких, где было видно все, что происходит внутри, но не видно, что происходит снаружи; картины, которые зритель должен был воспроизводить у себя в голове; садовые наборы, состоящие из дыр для облаков и тумана; письма и ответы на них; воображаемая музыка; нижнее белье, подчеркивающее физические недостатки, а также неопубликованные или опубликованные тексты «Грейпфрута». Идеи, шутки, фантазии – и ничего, что можно было бы повесить на стену.
Вероятно, наиболее всеобъемлющее суждение о Йоко прозвучало из уст Энди Уорхолла. Как-то вечером Энди и его кинорежиссер Пол Моррисси увидели Йоко на благотворительном концерте. Она стояла за куском материи, в которой была проделана дыра, и через эту дыру пожимала всем желающим руки. Когда Моррисси спросил: «Кто это?», Энди ответил: «Она все время путается под ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169