Выкрашенная белой краской дверь, врезанная в обшитую досками стену. На полу те же доски, наверное, такой же вагонкой обшит и потолок.
«Кеша, рассказывая о спортклубе, поминал белые двери! - вспомнил Миша. - Я в комнате по типу той, где очнулся Кеша после того, как его придушил хлыст Кавказца! Я в спортклубе! Штурм Сан Саныча не удался! Его повязали, вкололи „сыворотку правды“, узнали, где я ожидаю партнера! Затяжка любезно предложенной сигаретой с лошадиной дозой наркоты, и я вырубаюсь. Меня как пьяного волокут в спортклуб, запирают в обшитой вагонкой подвальной комнате и...»
Шарившие по дверной панели пальцы натолкнулись на сферическую пластмассовую выпуклость. Дверная ручка! Все мысли моментально выветрились из Мишиной головы, когда он, ни на что не надеясь, на всякий случай все же потянул за шарик дверной ручки. И дверь подалась! Не сразу, лишь после того, как Миша догадался повернуть шарик-ручку, но подалась! Поворот пластмассового шарика сжал пружину примитивного запирающего устройства, защелка, до того удерживавшая дверь плотно закрытой, царапнула по выдолбленному в дверном косяке углублению и перестала препятствовать движению дверной панели. Дверь забыли закрыть на ключ! Или на задвижку с другой стороны? Какая, к черту, разница! Главное, ее забыли закрыть! Забыли?..
В узкую щель меж косяком и приоткрывшейся дверной панелью проникал яркий, слепящий электрический свет. Борясь с желанием распахнуть дверь настежь, Миша придержал пластмассовый шарик. Подождал, пока глаза привыкнут к искусственному желтому свету. Осторожно заглянул в яркую щель.
То, что увидел Чумаков, заставило его содрогнуться. Миша был готов к любым сюрпризам, так по крайней мере ему казалось, однако увидеть двух здоровенных псов Миша не ожидал.
Две немецкие овчарки лежали посреди обширной обитой досками комнаты. Одна из собак, зажав в лапах Мишин кожаный сапожок, с увлечением терзала клыками каблук. Другая псина подняла морду, ощерилась и внимательно всматривалась в щель меж дрогнувшей дверью и дверным косяком.
Собачьи глаза встретились с широко раскрывшимся Мишиным глазом. Пес зарычал глухо, гавкнул и, приподняв хвостатый зад, оттолкнулся лапами от деревянного пола, прыгнул!
Миша захлопнул дверь, привалился к ней плечом. Услышал, как с другой стороны собачьи когти царапнули по полу. Залаяла вторая собака, по-видимому, переставшая грызть каблук Мишиной обуви и сообразившая, что для клыков появилась, ожила новая игрушка с тем же запахом, что и внутренность обслюнявленного сапожка, но более интересная, живая игрушка с сахарными косточками и аппетитным свежим мясом. О дверь ударилась пара собачьих лап, с небольшой задержкой к ним присоединилась еще одна пара. Когтистые лапы скребли белую краску, лобастые головы стучали в фанеру двери, лай в две глотки оглушал. Чумаков, привалившись плечом к дверной панели, опустился на корточки, удерживая дверную ручку в том положении, когда пружина примитивного запора отпущена и язычок задвижки помогает противостоять собачьему тарану. Работая ветеринаром, Миша научился разбираться в собачьем характере. Эти две псины, несомненно, притравлены на человека. У них, конечно же, есть хозяин, которого они обожают, у них есть друзья-люди, которых они терпят. Остальных двуногих псы ненавидят. Обижаться на собачек, ответно их ненавидеть и проклинать - бессмысленно. Четвероногие ни в чем не виноваты. Их такими воспитали, учили ненависти, поощряли кровожадность.
Перебесившись и охрипнув от лая, псы немного успокоились. Судя по звукам, улеглись за дверью, навострив уши, неудовлетворенно сопя и жадно вглядываясь в белое дверное бельмо, умирая от желания, чтобы преграда меж ними и двуногим исчезла.
«Открой я дверь, как лох, настежь, мог бы и не успеть заскочить обратно в свою темницу и отгородиться от овчарок-людоедов, - прикинул Миша в уме. - Впрочем, нет! Успел бы спрятаться. В этом-то и весь расчет пленившего меня противника: напугать до смерти, но оставить живым. Кешу пугали мертвой супругой, меня - кровожадным зверьем. Чего-то ИМ от меня надо! Чего - вот в чем вопрос! Хотя вопросы-то как раз задавать буду не я. Меня будут спрашивать. Допросят ради проформы, а потом пристрелят. На бульваре стрелять в доктора несподручно. Доктор-то официально для властей - труп. К чему смущать милицию трупом-двойником? А раз уж взяли живьем, значит, запустят в отработанный конвейер: напугают, расшатав волю, допросят и бабах - выстрел в затылок. Что же делать?.. Блин! А ведь я знаю, что делать! Знаю, черт меня дери!..»
Не самым увлекательным эпизодом в повествовании Сан Саныча о пройденном жизненном пути было упоминание про первый экзамен будущего курьера ЦК, а именно рассказ о схватке со служебными собаками. Однако у Чумакова в памяти вспышкой надежды воскресла как раз история о единоборстве Сан Саныча со свирепыми псами. Вспомнились слова партнера, что абсолютная неподвижность смущает клыкастых зверей. И у человека появляется возможность внезапно напасть на животных и победить. Одолеть голыми руками двух молодых сильных немецких овчарок Чумаков, разумеется, не рассчитывал. Не обольщался относительно финала возможного поединка в стиле древнеримских цирковых забав. Какое бы преимущество хитростью ни отвоевал разумный человек у рожденного сражаться зверя, мечтать о победе человеку, не прошедшему специальную подготовку, не приходится. Но на то и разумен человек, чтобы, зная об одной хитрости, ее приумножить, развить и придумать план действий, исключающий силовой контакт с разъяренными животными и одновременно позволяющий спастись от острых клыков да цепких лап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130