— Ты меня презираешь, не так ли?.. Да, да, ты меня презираешь. Вот на что вы больше всего годитесь — презирать людей. Если бы я не был твоим дядей, и если бы ты не был таким слабаком, я отлично знаю, что бы ты сделал.
Внезапно открылась дверь кухни, они обернулись и увидели на пороге Клементину.
— Я могу убрать? — спросила она.
Дядя пожал плечами, с головы до ног смерил взглядом Реми.
— Позволь мне пройти… Спокойной ночи, Раймонда. Не забудьте, в семь часов.
Он поставил свои наручные часы по настенным и тяжело начал подниматься по лестнице. Испытывая необъяснимую внутреннюю дрожь, Реми наблюдал, как он идет. Да, у него было желание схватить канделябр и со всего размаха… О, какой паскудный человек! Дядя добрался до площадки и подошел к перилам. Они едва доставали ему до пояса… Один толчок и…
— Доброй ночи, — сказал он.
Потом они услышали, как закрылась дверь, и под потолком заскрипели половицы — он, видимо, шагал по комнате из угла в угол.
— Ты ничего не съел, — прошептала Клементина.
Реми вцепился пальцами в свое лицо и замотал головой, словно ему только что ударили в лицо, и он таким образом хотел избавиться от боли.
— Все в порядке, — сказал он. — Оставь графин и стакан.
Они не осмеливались громко говорить. Раймонда села первой. Реми попытался зажечь сигарету, но спички ломались одна за другой в его руках.
— Свеча, — сказала Клементина. — Зажги от свечи.
Возможно, она была единственной, кто сохранил хладнокровие. Она унесла на подносе посуду. Реми пододвинул к себе стул.
— Вы не уедете, — пробормотал он.
— Ну да, конечно, — произнесла Раймонда.
Он взял один из подсвечников, приблизил его к ее лицу.
— Что вы делаете?
— Это чтобы убедиться, — сказал Реми. — Если бы вы сейчас солгали, я бы это увидел по вашему лицу. Вы просто неспособны понять, Раймонда; если вы уедете, я думаю…
Он поставил на место подсвечник и резким движением рванул на себе галстук.
— Дайте мне одну из ваших таблеток, — добавил он. — Иначе мне предстоит бессонная ночь.
Она сама растворила таблетку в стакане воды. Реми выпил и немного расслабился. Он попытался улыбнуться.
— Не рассказывайте отцу о том, что произошло сегодня вечером. Он придет в бешенство, когда узнает, что дядя нас покидает.
Тихонько потрескивали свечи. Теперь ночь была повсюду: за оконными стеклами, в коридорах, в пустынных комнатах. Он наклонился к Раймонде.
— Вы слышали, что он только что говорил? Он утверждает, что отец неспособен навести порядок в семье. Что он имел ввиду? Вас должна была удивить вся эта галиматья.
— Нет, — коротко ответила Раймонда.
Она подавила зевок и протянула руку к подсвечнику.
— Вы устали, Реми. Все-таки я несу за вас ответственность.
— Хорошо. Я иду спать. У меня такое впечатление, что до конца моих дней кто-то все время мне будет говорить: "Просыпайтесь… Ложитесь спать… Кушайте… " Раймонда, разве вам меня не жалко?
— Ну вот! Вы снова начинаете себя изводить. Спокойной ночи.
— Поцелуйте меня.
— Реми!
— Поцелуйте меня. Если вы хотите, чтобы я заснул, вам нужно меня поцеловать… сюда.
Он показал пальцем точку на лбу между своих глаз.
— После этого я вам что-то скажу. Что-то очень важное.
— Реми!
— Вы не любопытны?
— Обещаете мне тотчас же пойти в свою комнату?
— Да.
— Господи, вы начинаете меня раздражать, мой бедный Реми.
Она его быстро поцеловала и, словно опасаясь с его стороны какой-либо дерзкой выходки, она отступила на несколько шагов.
— Это вам не поможет, — каким-то утробным голосом медленно произнес Реми. — Смотрите на меня. Признайтесь, что вы меня поцеловали просто так, из любопытства. Так вот, я вам скажу всю правду: только что я пожелал, чтобы дядя умер. Я пожелал это изо всех сил, как я желал, чтобы сдохла собака… Это все. Спокойной ночи, Раймонда.
Он захватил ближайший канделябр и поднялся по лестнице, оставляя за собой изломанную на ступеньках тень. Ему действительно хотелось спать. Комната показалась ему какой-то необъятной, неуютной и даже враждебной. Так как он боялся летучих мышей, он закрыл окно и разделся. Кровать была просто ледяной и слегка влажноватой. От жуткого холода он чуть было не застучал зубами. Чтобы хоть немного согреться, он растер себе ноги. А если завтра они снова откажут? Да нет. Достаточно только захотеть… Достаточно захотеть… Как вечерний туман, на него уже накатывал сон. Он подумал о лежащем на шкафу портрете. Но ему нечего бояться мамы. Напротив. Она будет охранять его сон… На площадке скрипнули половицы. Это прошла Раймонда. Потом где-то на окраине деревни пролаял пес. «Я сплю, — подумал Реми. — А может, я ошибаюсь?» Он с замешательством вспомнил, что забыл закрыть на ключ дверь, но он был слишком опустошен, чтобы сделать малейшее движение. Пускай. Ничего не случится. Ничего не может случиться. Ничего.
Он видел сон, без сомнения, очень короткий сон, потом он вздрогнул от прикосновения чьей-то руки, которая опустилась на его лоб. Очень тихо, словно из преисподней, донесся голос, бормотавший что-то невнятное, старый, надтреснутый голос… Сверху вниз кто-то провел ледяной рукой по его лицу, потом она поднялась ко лбу, чтобы убедиться, что его веки закрыты. Все это происходило очень далеко, очень тихо, очень нежно. Это были руки любящего существа, они ощупывали его лицо, словно покрывали его легкими, почти неощутимыми поцелуями, но постепенно они всасывали в себя это лицо, такое нежное, такое грустное, очищенное от мирской грязи блаженным состоянием сна. Больше Реми ничего не помнил. Его подхватили черные воды забытья.
Когда Реми вернулся к жизни, он услышал, как часы пробили семь раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34