– Битники? – переспросил Билли, решив, что ослышался. – Ты сказал «битники»?
– Ну да. В печенках у всех сидите. И когда приедет полиция, уж я позабочусь, чтобы они знали, это твоя вина.
– Нет, вина твоего дедушки, – бросил, уходя, Билли. – Если бы он не трахал твою мамочку, ты бы не родился.
Билли пошел по дороге. К тому времени, когда фермер сообразил, что к чему, до него уже было не дотянуться.
– Я до тебя доберусь, мать твою! – взревел фермер.
– До или после того, как поимеешь сестру? – крикнул Билли.
Фермер завел трактор и рванул за ним. Билли пришлось спрятаться за изгородью, пока трактор не проехал мимо. А после всю трехмильную прогулку до «Лип» он размышлял, как бы потактичнее сказать Злыдню, что прикончил его байк.
В «Липах» Билли поставил чайник, собираясь выпить чашку чая. Пока вода закипала, кто-то постучал во входную дверь. Билли не намеревался открывать, но не слишком нервничал. Это может быть газовщик, почтальон, коммивояжер или кто-нибудь с билетами вещевой лотереи. Нет причин предполагать худшее.
Залив водой пакетик «эрл грея» (Злыдень был слишком крутым, чтобы держать «леди грей»), он положил на блюдце два крекера. И вдруг от окна на стол легла тень. Подняв глаза, Билли с удивлением увидел маячащее за стеклом лицо. Лицо принадлежало улыбчивому полицейскому. Ему было под пятьдесят, с виду безобидный и в очках, с редкими седыми волосами. Голова никак не подходила к черной грозной форме, обтянувшей упитанное туловище, – словно бы мистер Пиквик пошел работать в гестапо. Констебль ткнул пальцем сперва себе в грудь, потом показал на Билли, давая понять, что хочет перемолвиться словом.
Проклиная все на свете, Билли снял засов, полагая, что полицейский явился из-за аварии. Констебль протянул руку, сухую настолько, что казалась заскорузлой. Билли ее пожал, все еще не зная, как вести себя дальше.
– Констебль Эндрюс, –улыбнулся полицейский. – Мой участок Дадлоэ, Пилтон и Эмхерст. А вы, верно, Монти? Друг Роджера?
Билли угрюмо кивнул.
– Зовите меня Энди. Мне все говорят «Энди-бренди». – Констебль, самоуничижаясь, хмыкнул. – Наверное, это лучше, чем быть «Энди-шленди».
– Или «Энди-блянди», – ухмыльнулся Билли.
– И вообще, – сказал с льстивой улыбкой Энди.
– Вообще что?
– Можно мне на минутку войти? Ничего серьезного, просто поболтать.
Билли нелюбезно распахнул дверь и впустил констебля, теперь уже совершенно убежденный, что фермер на него настучал. С чрезмерной радостью приняв предложенные Билли крекеры и чай, Энди опустил большой, обтянутый лоснящимися штанами зад на диван в гостиной. Билли сел у окна, подальше от гостя.
После нескольких обязательных пустяков Энди перешел к делу:
– Ну, вопрос довольно деликатный, Монти, и мне неприятно его затрагивать. Очень неприятно... О причинах я расскажу потом... Но, коротко говоря, к нам поступила жалоба.
Верный полицейской традиции, Энди сделал паузу, чтобы дать Билли возможность признаться.
– Жалоба?
Энди, улыбаясь, кивнул.
– Приходской священник – ни больше ни меньше – подал жалобу. Он утверждает, повторяю, только утверждает, будто слышал, как вы среди ночи кричали грубые слова.
Билли постарался скрыть всепоглощающее облегчение.
– Грубые слова?
– Вот именно. Ваш сосед, достопочтенный Фиппс, прошу прощения, каноник Фиппс говорит, что слышал, как вы выкрикивали непристойности. Он утверждает, что будто бы слышал, как вы поминали всуе имя Господа.
Билли все еще сражался с эмоциями.
– Я ни за что не стал бы кощунствовать. Ни при каких обстоятельствах. Спаситель наш Иисус Христос самое важное лицо в моей жизни.
На физиономии Энди отразилось приятное удивление.
– Правда? Так вы набожный человек, церковь посещаете?
– В настоящее время нет. Но не проходит и дня, чтобы я не думал, как Иисус умер на кресте. Потому что, давайте будем откровенны, Энди, он ведь умер, чтобы нас всех спасти. Фантастический парень, честное слово.
Констебль совершенно размяк.
– Да, он нес крест. Свой собственный крест. Подумать только.
– Вот и я о том, – распалился Билли. – Весил, наверное, не меньше тонны, а?
На лицо Энди села муха. Он ее смахнул.
– Ну что же. Тогда я должен извиниться. Священник, по всей видимости, ошибся. Я так ему и скажу, помяните мое слово.
Шаркая к двери, Энди, насколько возможно тактично, старался объяснить, что священник хорошо известен своей ненавистью ко всему роду человеческому. Его безразличие к больным и нуждающимся давно стало притчей во языцех. Он отказывался венчать тех, кто не посещал его церковь, и даже критиковал прихожан за то, что кладут слишком много цветов на могилы родных, считая, что от этого церковный двор выглядит неопрятным. На самом деле каноника Фиппса не любит никто за исключением его жены и епископа Сен-Олбанского.
У двери Энди заверил Билли, что если он захочет хорошо провести воскресенье, то пусть заглянет в молитвенный дом самого констебля, баптистскую церковь в Бедфорде.
Когда Энди шел к машине, Билли крикнул ему:
– Да пребудет с вами Господь.

Тони был невысокого мнения о себе: он слишком хорошо знал людей. Но он не был совершенно черствым и, когда поздно вечером приехал домой, никак не мог отделаться от мыслей о неприятностях Билли. Вид у Билли был измученный. Жизнь ему не в радость, и не без причины.
Бестактно было бы пересказывать Билли эту историю, но два года назад Тони вызвали на место несчастного случая. Под поезд на линии Бакстон попал мужчина, колеса прошли прямо по нему, ему оторвало руку. Но перед смертью бедолага рассказал Тони, что под поезд его сбросили с моста люди Малькольма Пономаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67