— Ой, бабушка, ты даже мои именины помнишь!— Конечно, помню. Ну все, девочки, хватит нам тратить свое время и папины деньги.— Бабушка, я тебя очень, очень люблю!— Я тоже очень люблю тебя, Юленька. Нет, ты все-таки ни капельки не изменилась! А теперь дай-ка мне на минутку Аннушку.— Подожди, подожди, бабушка! Я тебе еще покаяться хочу.— Ну, покайся.— Знаешь, бабушка, Аннушка меня все время воспитывает, воспитывает — прямо святую из меня хочет сделать!— Ну, это у нее определенно не получится, не беспокойся. Это и есть твое покаяние?— Да! А теперь даю тебе Аннушку! Аннушка взяла трубку.— Бабушка, это я.— Аннушка, ты там не переусердствуй, воспитывая Юлю в христианском духе. Не жми на нее очень-то: душа человеческая — дело тонкое.— Ой, класс! — пискнула Юлька в полном упоении.— Да нет, бабушка, Юля у нас умная и очень хорошая. Она сама все понимает, когда успевает подумать, — сказала Аннушка, улыбаясь сестре.— Как же мне на нее хоть одним глазком глянуть хочется… Может быть, когда папа повезет тебя обратно в Псков, он захватит с собой и Юленьку?Юлька завизжала от восторга.— Хорошо, бабушка, мы попросим папу взять Юлю в Псков. Слышишь, как она радуется?— Слышу, слышу. Ну, храни вас Бог, внученьки мои дорогие. Папе поклон от меня передайте.— Передадим. Храни тебя Господь, бабушка! — сказала Аннушка.— И твой Ангел Хранитель! — крикнула Юлька в трубку сбоку.Когда зазвучали короткие сигналы и трубка была положена на место, сестры, не сговариваясь, взлетели на кровать и, взявшись за руки, принялись прыгать, распевая:— Мы поедем вместе в Псков! Мы поедем вместе в Псков!Ангелы радовались, глядя на них.И никто из них не подозревал, что подлый Прыгун, сидя на своем обычном месте на карнизе, весь их разговор с бабушкой подслушал, запомнил и помчался докладывать Михрютке. Ну, а тот, выслушав Прыгуна, тут же побежал с доносом к Жанне и Жану.— Юльку в Псков пускать нельзя, ее там окончательно испортят, в церковницу превратят, — решила Жанна. — После Пскова она еще и в Келпи не захочет ехать.— Не пустим Юльку в Псков, — согласился Жан. — А вот от Анны надо бы поскорей избавиться — слишком уж от нее светло в Доме. У тебя на этот счет нет никаких идей, хозяюшка?— Нет. Нам остается только терпение и смирение…— Жанна, что ты несешь!— Успокойся — ПОКАЗНЫЕ терпение и смирение. Скоро отец повезет ее в Псков, а Юльку я отвезу в Ирландию пораньше. И тогда…— И тогда Мишин окажется целиком в твоих нежных и цепких коготках.— Ясное дело! А домового надо бы наградить. Эй, Михрютка, ты где там прячешься? Хочешь со мной на дискотеку поехать?Счастливый Михрютка свалился с потолка и заплясал перед хозяйкой.— Еще бы не хотеть! В дискотеке музыка грохочет, люди скачут, и все на бесов похожи! Повертишься там — ну будто на исторической родине, в аду побывал!— Вот и поедешь, оттянешься. Служи только хорошенько, все мне доноси, что услышишь, а награда тебе всегда будет.— Рад служить, хозяюшка!Назавтра отец Георгий встретил Акопа Спартаковича с сестрами в воротах Лавры.— Вы с Аннушкой идите в храм, — сказал он Акопу Спартаковичу, — а мы с отроковицей Юлией покамест в тенечке побеседуем.Отец Георгий повел Юльку по дорожке между высоких деревьев, мимо старинных надгробий, подвел к скамейке под большим кленом, там усадил ее и сам сел рядом.— Ну, расскажи мне, отроковица Юлия, как ты к исповеди готовилась? — спросил он.— Сначала мы с Аннушкой долго-долго молились, а потом она дала мне список грехов. Вот я и стала вспоминать все-все-все грехи моей жизни и отмечать в книжечке.— И много отметила?Юлька молчала, опустив голову.Молчал и священник, неспешно перебирая четки.— Почти все отметила, батюшка, какие в списке были, — прошептала наконец Юлька. — У меня только одного греха нет из этого списка.— В самом деле? — удивился отец Георгий.— В одном-единственном грехе я оказалась не грешна! — сокрушенно сказала девочка, подняв на него налитые слезами глаза.— Не может этого быть!— Правда, батюшка, — вздохнула Юлька и пустила слезу.— Ушам своим не верю!Мимо них по аллейке проходил молодой монашек.— Брат Евстафии, а поди-ка ты сюда!Монашек подошел к ним.— Благословите, батюшка.Отец Георгий благословил его и спросил:— Не знаешь ли ты, брат Евстафий, митрополит Петербургский и Ладожский у себя?— Владыка раннюю служил, а сейчас, надо полагать, у себя в покоях отдыхает.— Придется потревожить владыку. Поди-ка ты к нему, брат Евстафий, и отрапортуй, что в нашей епархии новая святая объявилась.— Какая святая, батюшка? — непонимающе заморгал глазами монашек.— А вот эта самая — отроковица Юлия. И удачно-то как объявилась — завтра Юлию Карфагенскую величаем, а нынче Юлию Крестовскую прославим: в колокола ударим, крестным ходом с нею во главе пройдем!У Юльки от удивления слезы моментально высохли.— Ой, вы меня не так поняли, батюшка! — воскликнула она. — Вы подумали, что я только в одном грехе виновата, да? А я виновата во всех, кроме одного!— Да нет, я все правильно понял. Ты слышишь, брат Евстафий? Сия преподобная отроковица до одиннадцати лет дожила и каким-то одним грехом за всю свою жизнь ни разу не согрешила.— Не может такого быть, — сказал, брат Евстафий, качая головой, — нет такого человека, чтобы даже в одном каком-то грехе за всю жизнь ни разу виноват не был. Не делом — так словом, не словом — так помыслом, а грешны мы все и во всех грехах. Кроме святых, конечно.— Экий ты непонятливый, брат Евстафий, а я-то тебе про что толкую? Это ты да я во всех до единого грехах виновны, а вот Юлия сумела в каком-то грехе ни разу не провиниться. Святая отроковица, говорю ж тебе! Так что беги-ка ты, братец, поскорей к митрополиту, обрадуй его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16