– Ева, – послышался мужской голос.
Анимус позволил Еве обернуться навстречу мужчине. В дверях служебного входа стоял Рейнхард Жесснер. Актер из труппы Детлефа, фигляр, но неплохой. Может оказаться полезным.
– Что случилось?
– Ничего, – ответила она. – Разволновалась перед выходом на сцену.
Рейнхард, казалось, сомневался.
– Не похоже на тебя.
– Нет, но человек не может быть всегда одинаковым, ты не думаешь?
Она проскользнула мимо него в театр и мимоходом запечатлела на его удивленных губах короткий жадный поцелуй. Спустя всего мгновение он ответил, и Анимус получил представление о душе актера.
Поцелуй прервался, и Рейнхард глянул на Шейдта.
– Кто это?
– Попрошайка, – объяснила она. – Немножко переигрывает, пожалуй.
– У него нога сломана. Кость торчит.
Ева рассмеялась:
– Уж ты-то, Рейнхард, должен был бы знать, какие чудеса может творить грим.
Она захлопнула дверь перед клириком Солкана, который все еще был жив, и позволила Рейнхарду сопроводить ее за кулисы.
– Со мной все в полном порядке, – твердила она. – Это был просто страх сцены… просто случайность… просто паника…
– Через полчаса поднимаем занавес, – объявил Поппа Фриц.
Ева оставила Рейнхарда и направилась назад, в свою гримерную. Анимусу вспомнилось то существо, которое хозяйка видела за зеркалом. Сейчас некогда было этим заниматься.
– Поппа, – сказала она слуге, – принеси новое зеркало и быстро гони сюда мою костюмершу.
Под Театром Варгра Бреугеля, ниже даже пятого этажа подвалов, располагалась лагуна с соленой водой. Сто лет назад она служила убежищем контрабандистам. Ее покидали в спешке: по берегам остались беспорядочные нагромождения коробок с истлевшими шелками и пыльными драгоценностями. Здесь было логово Демона Потайных Ходов. Его книги разбухли от сырости, точно хлеб на дрожжах, но вода его вполне устраивала. Он мог пить морскую воду, и ему требовалось каждые несколько часов окунаться в нее. Если его кожа пересыхала, она трескалась, и это причиняло сильную боль.
Но эта боль была несравнима с болью в сердце, которую он испытывал сейчас.
Он знал, что этим кончится. Другого итога просто не могло быть. Как драматург, он должен был это понимать.
Но…
В полном изнеможении он распростерся на песчаном склоне, его луковицеобразная голова тоже лежала в воде, вокруг плавал воротник из щупалец. Он остался наедине со своим отчаянием.
Все это было тщетной попыткой избавиться от отчаяния.
Он слышал, как капает вода, стекая со стен его крепости, видел подернутое рябью отражение светильников на водной глади.
Порой он думал, не отказаться ли от себя самого, не позволить ли своему телу уплыть по туннелям в Рейк, а оттуда в море. Если бы он отбросил прочь последние проявления человеческой природы, то, может, сумел бы найти удовлетворение в безграничном океане.
Нет.
Он сел, разбив головой зеркало вод, и пополз на берег, оставляя позади влажный след.
Он Демон Потайных Ходов, а не морской дух.
Вокруг по стенам стояли изъеденные временем деревянные статуи богов и богинь – Верена и Мананн, Мирмидия и Сигмар, Морр и Таал. Некогда они служили корабельными носовыми фигурами. Теперь их лица были прочерчены вертикальными морщинами в местах, где растрескались волокна древесины, и укрыты под зелеными масками из мха. Постепенно они становились все менее человеческими. Когда Демон Потайных Ходов впервые отыскал это место – признаки изменении в нем самом едва ли были заметны тогда кому-то другому, – лица были гладкими, узнаваемыми, вдохновляющими. Как он стал безобразным, так стали и они. И все же под масками они сохранили человеческие лица.
Внутри, под шкурой, он все еще был человеком.
Демон Потайных Ходов поднялся. На двух ногах, как человек. Вода смыла часть его боли.
В его берлоге всегда горели фонари. Она была обставлена шикарно, словно дворец, хотя и мебелью, позаимствованной на складе декораций.
Похожая на лодку кровать, в которой он спал, выглядела как бесценная старинная вещь Эпохи Трех Императоров, но на самом деле была добротной копией, сооруженной для забытой постановки «Любовь Оттокара и Мирмидии».
Там, наверху, наверно, готовятся поднять занавес. До сих пор он еще не пропускал представления и сегодня не станет изменять привычке. Из-за такой мелочи, как бессердечная актриса, не станет.
Он снял с крючка плащ, предназначавшийся для механического гиганта в одной из старых мелодрам.
Потом он закутался поплотнее и выскользнул через потайной ход.
Толпа перед театром сочла Шейдта сумасшедшим и пинками выпихнула на улицу. Из только что сломанной ноги торчала кость. На коленях, зажимая одной рукой обрубок другой, он запрокинул голову и кричал.
Мир вращался вокруг него. Не существовало ни одной неподвижной точки. Вот для этого и нужны солнечные часы, когда нет солнца.
В ночном небе собирались тучи, заслоняя луны.
Бернаби Шейдт пронзительно завопил, и люди шарахнулись от него подальше. С него сорвали его лицо, и ему казалось, что он задыхается под маской из голодных муравьев, миллионами крошечных мандибул впрыскивающих яд в его освежеванную плоть.
Высоко в небе показалась точка. Черная покачивающаяся точка.
Его вопль иссяк, осталась лишь боль, пронизывающая все тело насквозь. Его горло было сорвано и кровоточило изнутри.
Точка превратилась в птицу, и он сосредоточил взгляд на ней.
Офицер стражи подошел к Шейдту поближе с дубинкой наготове и встал над ним, пнув его начищенным сапогом.
– Проваливай отсюда, – приказал стражник. – Это приличный район, и типы вроде тебя нам тут не нужны.
Птица стрелой летела вниз, вытянув вперед клюв, сложив крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75