Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.
Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.
Эти штольни были заброшены со времен Сигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.
– Впереди свет, – сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.
– Этого не может быть, – фыркнул Рудигер.
Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.
– Видимо, может, – признал граф. – Мои извинения. Самка шла на свет.
Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.
Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.
– Мы с обратной стороны водопада! – прокричал Доремус.
Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.
– Самка, должно быть, проскочила сквозь это, – заметил Рудигер.
Это было великолепное зрелище.
– Пошли, – проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.
Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.
– Там должен быть выход в ущелье, – сказала Женевьева. – Он, наверно, выберется вслед за единорогом.
Бальфус прыгнул следом за хозяином.
– А ты из тех, кто не любит текущей воды? – спросил Доремус.
– Да вроде не замечала за собой.
Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.
– Ты можешь слышать голос воды?
Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.
– Я сегодня весь день это слышу.
– Они должны доноситься откуда-то поблизости.
Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее – светло, почти как днем.
– Погаси свечу, я буду лучше видеть, – велела она. Доремус послушался.
За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Сигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства – посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.
Вода бормотала, пела, плакала…
Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.
– Сильвана?
Женщина не откликнулась на свое имя.
– Она, наверно, мертва, – сказал Доремус. – Я видел, что отец выпустил две стрелы.
Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.
Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.
– Доремус, – прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей. – Доремус…
Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.
Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.
– Рудигер убил твою мать, – произнесла она.
Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.
Это явно уже приходило ему в голову.
– И твоего отца тоже, – добавила Женевьева.
Доремус широко раскрыл глаза, не понимая.
14
– Ловко, ловко, – произнес голос позади них.
Перед водопадом стоял Рудигер. С него капала вода, в руке сверкал нож.
– Доремус, – сказал он, – подойди сюда. Я пришел за своей добычей.
Доремус застыл, не зная, что делать.
– Серафина? – спросил он. – Мама?
– Шлюха, как все женщины, – пожал плечами Рудигер. – Тебе повезло, что, когда ты рос, она не портила тебя своей опекой и суетой.
Женевьева медленно распрямилась. В темноте казалось, что ее глаза сверкают красным огнем.
– Я ждал вас снаружи, но пришел лишь верный пес.
То, что было Сильваной, съежилось, голова вжалась в зеленое ложе.
– Вот я и вернулся. – Он помахал ножом.
– Какое убожество, граф, – заметила Женевьева. – Где же ваше другое оружие?
Рудигер рассмеялся, так же как в разгар погони. Он похлопал по колчану.
– Здесь, вместе со стрелами.
– Отец, – заговорил Доремус, – что все это значит?
– Ты больше не должен называть меня так.
– Это был Магнус, – объяснила Женевьева. – Я прочла это по его лицу. У тебя его лицо.
Внезапно Доремус понял свое «дядя», понял заботу, которой всегда окружал его Магнус, понял взгляды, которые тот бросал на портрет Серафины.
– Он был хорошим другом, и его стоило винить в измене не больше, чем этого толстого идиота сегодня ночью, – сказал Рудигер. – Я просто женился на шлюхе, вот и все.
Женевьева подбиралась все ближе к Рудигеру, дюйм за дюймом, всякий раз, как граф переключал внимание на Доремуса. Тот не знал, кому помогать.
– Вампир, – бросил Рудигер. – Стой, где стоишь.
Женевьева замерла.
– Как ты узнала, что я сделал с Магнусом? – спросил он.
– Граф был убит рогом. Единорог пустил бы в ход и копыта тоже.
Рудигер улыбнулся:
– А, это наблюдательность охотника.
Он достал из колчана трофей своего деда.
– Такая красивая, такая умная, такая опасная, – произнес он, глядя на Женевьеву.
Рог был еще красным от крови Магнуса.
– Я не мог позволить ему отобрать у меня наследника, – объяснил Рудигер. – Род фон Унхеймлихов должен продолжаться, даже если кровная линия пресеклась. Честь важнее крови.
Доремус понял, что Магнус пытался объявить себя его отцом. Когда граф был ранен, он хотел, чтобы Доремус узнал об этом, хотел, чтобы тот помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75