— Они должны быть свободны от тягот бесконечной войны, — добавляет Мандорла, рассматривая лица проходящих мимо людей: довольны ли они и не испытывают ли страха. — Сейчас, когда сама планета оделась в броню, думаю, нет оружия, способного проникнуть в подобную твердыню, а продвижение армий по земле явно было бы затруднительно.
— Пожалуй, — соглашается Глиняный Монстр. — Но мы уже знаем, что люди уже обнаружили более тонкие способы вести войну, чем те, которые были в ходу в конце девятнадцатого века. Даже если сейчас царит мир, вовсе не факт, что старая ненависть похоронена навсегда.
Слово «если» эхом отзывается в мозгу Мандорлы, пока она продолжает рассматривать лица обитателей подземного мира. Нет никакого способа обнаружить причину для беспокойства, которое, кажется, владеет многими из них, и она точно знает, что люди всегда найдут, о чем беспокоиться. Но чувствует: Глиняный Монстр был прав со своими скептическими суждениями о том, что и эти люди живут под угрозой гибели и разрушения.
Глиняный Монстр, тем временем, изучает различные предметы, которые проносят мимо люди, и также повороты и закоулки коридоров. Здесь множество ручек и кнопок, но интереснее всего небольшие экраны, испещренные движущимися изображениями человеческих лиц или абстрактными символами. — Это новое тысячелетие, бормочет он, внезапно уловив дату. — Двухтысячный год наступил и прошел, а история продолжается. Изменения и приспособления продолжаются. Разве нужны были бы такие машины, если бы город наверху жил прежней жизнью? Какие приключения выпали бы на долю людей, если бы им не пришлось уйти под землю?
У Мандорлы нет времени предаваться сантиментам. Ее фантомная форма, чувствительная к любым вибрациям, различает слабую дрожь, которая быстро возрастает до точки, при которой окружающие люди начинают ощущать ее. Реагируют они мгновенно, хотя и не паникой, но достаточно быстро, чтобы понять, что ситуация — на грани безнадежной.
Когда толпа начинает напирать, Мандорлу прижимают к стене коридора, и ей хочется протиснуться сквозь стену, но материя слишком плотна. Спустя всего пару мгновений она понимает: им с Глиняным Монстром придется разделить судьбу тех, кто находится здесь, пытаясь спастись от искусственного землетрясения , которое разрушит защищающую их убежище скалу.
Будучи призраком, она по-прежнему испытывает боль и страх, и обрушившаяся темнота охватывает ее плотной стеной, и это ужасно. Она отчаянно пытается нашарить руку Глиняного Монстра перед тем, как потерять сознание — а может быть, и умереть, подобно несчастным, собравшимся вокруг.
Анатоль и его товарищи предпринимают бросок через простор Млечного пути, передвигаясь от одного поворота великого галактического колеса до другого, в поисках существующей где-либо жизни.
У них нет затруднений с ее поиском: фундаментальные молекулы жизни, как ни странно — везде, несмотря на их сложность. Они существуют в скоплениях огромных газовых облаков диаметром в несколько световых лет, но самовозрождающиеся формы, обитающие в такой постоянной среде, очень просты. Естественный отбор, действующий в данных условиях, не может произвести ничего более сложного, нежели примитивная прото-бактерия.
И только на планетах, согреваемых устойчивым солнечным светом, в присутствии необходимого количества воды, жизнь может прогрессировать и достигать более высоких уровней сложности, но достижение усовершенствований — дело непростое и проблематичное. В подавляющем большинстве случаев такое усложнение защищает само себя, все, если не считать нескольких организмов, которые начинают искать творческие пути изменить разрушающую их действительность. Но проходит немного времени, и почти весь мир начинает изменять окружающую среду. По иронии судьбы, те организмы, которые могли вписаться в прежнюю обстановку, и здесь очень быстро обретают стабильность. Эти системы эффективно защищают себя от прогрессивных влияний естественного отбора. На абсолютном большинстве планет, где преобладает подводная жизнь, появляется несколько особых видов организмов, постоянно пребывающих в равновесии. Они очень быстро восстанавливаются, даже если уничтожить их колонии.
Вскоре Анатоль понимает, что, в действительности, очень редко продуктивная нестабильность производит многоклеточные организмы, способные прожить длительную жизнь. В большинстве случаев, где присутствует многоклеточная жизнь, она вскоре исчезает, неспособная соревноваться в жизненности с одноклеточными.
Постепенно Анатоль воссоздает общую картину жизни во Вселенной и приходит к пониманию, до какой степени маловероятно, чтобы какая-либо из планетных систем вырастила многоклеточный организм, который способен поддерживать себя в течение длительного времени. Когда таким организмам удается прожить долго, они сталкиваются с почти неочевидной перспективой достижения простого равновесия, который подавляет влияние естественного отбора, низводя его до точки, где эволюция ползет черепашьими темпами. Анатоль обнаруживает, что, хотя сама жизнь везде одинакова, сложные жизнеформы очень редки. Ему становится ясно: экосфер, способных дать начало разуму, столь мало, что невозможно отыскать две подобные галактики в одно и то же время. А в отдельно взятой галактике вероятность зарождения разума появляется с интервалами в десятки или даже сотни миллионов лет.
Едва осознав это, Анатоль уже без труда находит место интеллекту в общей схеме. Интеллект, как он догадывается, соотносится со средой таким образом, чтобы защищать свое долговременное существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137